Биография отца Бешеного

В интервью мне также приходится погружаться в свое прошлое, чтобы удовлетворить любопытство журналистов. Могу признаться, что это не такая простая задача, как кажется со стороны, и иногда это очень сильно утомляет и напрягает нервы. Но, бывало, я получал истинное удовольствие, когда в узком кругу друзей мне удавалось вспомнить какую-нибудь историю из своей жизни, за которую слушатели награждали меня дружными аплодисментами.

Как-то один очень талантливый и очень седовласый писатель — он просил не упоминать его имени, — для удобства назовем его просто Писатель, после одного из подобных рассказов в шумной компании отвел меня в сторону и сказал:

— Виктор, мне столько раз приходилось слышать от тебя интересные истории, что просто диву даюсь! И даже завидую… Надеюсь, ты их записываешь?

— Для чего? — удивился я.

— Как для чего? — воскликнул он. — Чтобы люди, то есть твои читатели, получше тебя узнали! Ведь случись что с тобой, не дай Бог, конечно, — он трижды суеверно постучал по деревянному косяку, — про тебя такого наплетут, что ты краской зальешься… там! — он многозначительно поглядел вверх.

Не знаю почему, но мне этот разговор запомнился и с тех пор не давал покоя. Ведь действительно, если задуматься: какая информация останется обо мне, кроме моих книг и многочисленных, достаточно поверхностных, а порой и просто не точных, интервью в газетах, журналах и на телевидении? Ничего! Дневников я никогда не вел, переписывался только в юношеском возрасте, да и то во времена какой-нибудь сумасшедшей влюбленности.

Что же делать? О чем писать? И как писать? Трудно сказать, сколько бы я еще пребывал в неуверенной растерянности, но однажды мы вновь встретились с Писателем за «рюмкой чая» и он, после возлияния, неожиданно спросил:

— Ну что, Виктор, начал писать?

— Начал? Да ты что, я ж только что закончил свою одиннадцатую книгу, дай немного отдохнуть от Бешеного, — устало воскликнул я.

— При чем здесь Бешеный, хотя я с огромным удовольствием читаю его истории, я имею в виду книгу о тебе самом.

Тут я откровенно и вывалил на него целый самосвал своих сомнений: в том, что вряд ли людям будет интересно читать о моей жизни, и в том, что никогда не вел дневников, а память моя не столь совершенна, чтобы вспомнить все даты, имена, точные названия мест, то есть именно то, к чему я столь скрупулезно отношусь в своих романах, а кроме того, я вообще не имею понятия, о чем писать.

Слушая мои доводы, Писатель взорвался:

— Что за детский лепет? Тебе Бог дал талант, и грех не воспользоваться этим даром. Ты много видел и знаешь, умеешь увлекательно выстроить повествование, у тебя легкое перо, и потому лично я с большим удовольствием читаю твои книги.

— Да, но… — робко попытался возразить я, но он словно не слышал меня и все больше входил в раж:

— Перестань талдычить о том, что не знаешь, о чем писать! Да если бы ты написал только то, о чем рассказывал на наших вечеринках, то и этого бы хватило на целую книгу!

— Может, это и интересно для узкой компании, — возразил я, — но для посторонних людей…

— Пойми, читатель, купивший твою книгу и начавший ее читать, уже не сможет остаться к тебе равнодушным, — продолжал настаивать Писатель. — Ты вспомни, чем только тебе не приходилось заниматься в жизни, чего только не пришлось повидать и пережить! После нашего с тобой давнего разговора я сунул нос в тетрадь, где делаю разные заметки для себя, так, на всякий случай, и был поражен тем, что в разное время записывал о тебе.

— О чем ты говоришь? Чему там поражаться? — отмахнулся я и чуть поморщился.

— Ты хочешь конкретики? Изволь! — Писатель нагнулся, достал из своего «дипломата» толстую тетрадь. — Ты хочешь конкретики? Читаю: твой рекорд по юношескому легкоатлетическому многоборью в зональных соревнованиях в Сибири, на Урале и Дальнем Востоке продержался более двенадцати лет. Так?

— И что? — не без удивления бросил я, пытаясь вспомнить: когда успел рассказать об этом.

— Не перебивай! — оборвал он. — А недавно я узнал от твоего тренера…

— Вадима Константиновича?

— Да, я встречался с Дармо по своим делам, но разговор зашел и о тебе. Оказывается, ты был чемпионом Москвы.

— Ну… — Я чуть смутился, словно учитель поймал меня на каком-то вранье.

— Учась в пятом классе, ты сбежал из материнского дома, который находился, если мне не изменяет память, в Омске, и добрался до самой Москвы, а вернулся обратно через шесть дней, причем самостоятельно, несмотря на объявленный всесоюзный розыск. Было?

Я молча кивнул.

— Разве это не интересно? А когда ты, семнадцатилетним парнем, без всякой поддержки, приехал покорять Москву и остался в ней навсегда?

— В Москву многие приезжают и остаются здесь…

— Помолчи, побереги силы, тебе еще много чего сказать придется, а пока слушай дальше. Студентом МГУ ты был приглашен погостить в Восточную Германию, и там нелегально переходил границу, побывал в Западной Германии и вернулся назад в Восточную. Я правильно записал?

И вновь я был вынужден согласиться.