Биография

Была у Аннушки слабость. Любила она кисель из белой смородины, сама варила его густой-прегустой, ставила в погреб охлаждать, потом разрезала на куски, словно мармелад, и угощала всех. Мне кисель из белой смородины не нравился, но я ел его, чтобы не огорчать Аннушку.

В этом же доме жил двоюродный племянник тети Грани и Аннушки — Никита. Был он сиротой, сестры относились к нему, как к сыну.

Осенью Никиту должны были забрать в армию. Тетя Граня сокрушалась по этому поводу, советовалась с бабушкой. Она успокаивала ее, говорила, что военная форма будет Никите к лицу. Бабушкины глаза при этом туманились, на губах появлялась слабая улыбка.

— А молиться где? — тревожилась тетя Граня. — Там, поди, и лба перекрестить негде?

— Пустое! — взмахивала бабушка пухлой рукой. — Воистину верующий найдет, где с богом поговорить.

Аннушка слушала бабушку молча, не снимая с лица улыбки. Тетя Граня буравила Варвару Федоровну недоверчивым взглядом, вздыхала. Я чувствовал: тетя Граня не соглашается с бабушкой. Она часто не соглашалась с ней. Даже спорила и дерзила.

Это случалось, по обыкновению, утром, когда тетя Граня входила к нам в комнату. Остановившись у притолоки, спрашивала ворчливо.

— Стряпать что?

Бабушка поворачивалась к ней всем телом; загибая пальцы, произносила:

— На первое кашу гречневую с молоком, а на второе… Впрочем, Гранюшка, ты, наверное, опять все по-своему сделаешь?

— А то как же! — отвечала тетя Граня. — Заладили: каша да каша. Можно ботвинью состряпать или…

— Ах, оставь, пожалуйста! — перебивала бабушка. — Что-нибудь попроще сготовь.

— Попроще, попроще, — ворчала тетя Граня. — Попроще — в столовку ступайте. Сроду не бывала там, но от людей слышала коклетки вот такусенькие, — тетя Граня показывала кончик пальца.

Сама тетя Граня делала котлеты с ладонь. Сочные, с хрустящей корочкой, они таяли во рту.

— Раньше ты покладистой была, — сокрушалась бабушка. — Раньше никогда не перечила мне.

— То раньше! — отрезала тетя Граня и, насупившись, поправляла на голове черный платок.

Бабушка вздыхала. Тетя Граня не сдавалась. Помолчав, снова спрашивала — на этот раз подчеркнуто дерзко:

— Так что ж стряпать-то?

— Я уже сказала, — отвечала бабушка.

— А на второе?

— На второе? — Бабушка подносила указательный палец к виску. — Уж ты сообрази это сама, Гранюшка.

— Давно бы так, — гудела тетя Граня, на ее лице появлялось подобие улыбки.

— Только ты не очень мудри! — спохватывалась бабушка.

— Ладноть! — бросала тетя Граня и, припадая на ногу, удалялась.

Мне почему-то казалось, что бабушка кривит душой, заказывая на обед гречневую кашу с молоком, что ей и самой не хочется «что-нибудь попроще», что она целиком полагается на тетю Граню, а обсуждение меню — своего рода ритуал, напоминающий бывшей купчихе и бывшей кухарке их прошлую жизнь.

Обедали мы в саду, под яблоней, за большим столом, сколоченным Никитой из гладко оструганных досок. Зреющие яблоки свисали над нашими головами, густая листва укрывала от солнца. От долгого пребывания на свежем воздухе разыгрывался аппетит, и я с нетерпением ждал, чем порадует нас тетя Граня.

— На первое — окрошка! — торжественно возвещала она и осторожно опускала на стол запотевшую кастрюлю, высокую и большую, похожую на бак. Разливая окрошку по тарелкам, говорила, обращаясь к бабушке: — Рыбки бы сюда или мясца. А с одной зелени да яиц какая окрошка? Но не сезон резать скотину. В зиму мясца поедим всласть. — Тетя Граня задумывалась и добавляла: — Помните, Варвара Федоровна, какие кушанья я стряпала? Матушка ваша, покойница, уважала пироги, особливо с грибами.

— Да, да, — полузакрыв глаза, отвечала бабушка, и мне тогда казалось: видит она стол, уставленный разными яствами, тарелки с резными, похожими на лепестки краями, с вензелем, выполненным замысловатой старославянской вязью, столовое серебро, тоже с вензелем, — то самое столовое серебро и те самые тарелки, которыми мы пользовались дома; они совсем не походили на обыкновенные, и по этой причине я стыдился есть из буржуйских тарелок, нарочно разбил одну, чем очень и очень огорчил бабушку. Собрав осколки, она сказала, что этот сервиз ей преподнес на свадьбу один… Бабушка запнулась.

— Кто? — вырвалось у меня.

Она ничего не ответила.

До сих пор помню эти тарелки и столовое серебро. Тарелки разбились, а столовое серебро продали во время войны. Оно пошло в переплавку, фамильное столовое серебро. Может быть, из него понаделали гривенников и пятиалтынных, может, отлили ордена и медали. Так или иначе, то серебро живет. Вот только вензель исчез. Да и кому он нужен, этот вензель? О чем он напомнит, что расскажет? Всем — ни о чем, а мне — о многом. С этим вензелем связано мое детство. Он украшал не только тарелки и столовое серебро — был вышит на скатертях, шторах, чехлах.

Сразу после приезда бабушка покупала кур: двух-трех у тети Грани, остальных — на базаре. Базар был расположен на окраине села. Собирался он два раза в неделю — по воскресеньям и средам.