– Ракунсья струя, – услышала она над собой каркающий голос, – попервоначалу только так шибает. А потом привыкаешь, и ничего.
Наплыло морщинистое лицо карги, с орлиным носом, пухлыми негритянскими губами и свесившимися на лоб седыми космами. Кожа у старухи была смуглой, а глаза – молодыми и пронзительными.
Саманта попробовала сесть и обнаружила, что руки связаны за спиной. Или не связаны, а обмотаны скотчем – веревка не врезалась в запястья. Сверху нависал потолок в лохмотьях облупившейся краски, в мерзких вздутиях, похожих на пузыри водянки. Откуда-то из-за спины сочился дневной свет. На стене, такой же облезлой и жалкой, виднелся более светлый прямоугольник там, где висела картина или фотография. Сейчас на полу валялась разбитая рамка.
Женщина повернула голову. Ботинки. Заляпанные грязью штанины. Кожаная куртка и торчащая над ней разбойная физиономия: опухшая, небритая, красноглазая. Второй мужик, с наполовину седой, наполовину рыжей бородой, сидел на корточках чуть поодаль.
– Где я?
Красноглазый щербато ухмыльнулся. Зубы у него были очень плохие, в каком-то мерзком буро-желтом налете.
– В гостях. А гости должны хорошо себя вести, так ведь, дамочка?
Второй разбойник заржал.
– Чего вы от меня хотите?
«Боже, – подумала Саманта, – неужели опять? Стоило избавляться от Мартина, чтобы попасть к этим…» Сейчас перспектива быть расстрелянной у забора казалась далеко не худшей.
– Чтобы ты слушалась, красотка. Будешь слушаться – будет все хорошо.
Гнилозубый сграбастал ее пятерней за подбородок, сжал в ладони лицо. Саманту передернуло от отвращения. Ладонь у гнилозубого была желтая. Кожа шелушилась мелкими чешуйками и трескалась. В трещинах выступала кровь, под ногтями залегли широкие полоски грязи. От руки тянуло нечистой кожей, сивухой и блевотиной.
– Не нравлюсь тебе, дамочка? Ну ничего, время у нас есть. Столкуемся.
Он оттолкнул ее, и Саманта ударилась об пол. Тряхнув волосами, снова села.
– Где дети? Что вы с ними сделали?
– Девчонка – доча, что ли, твоя? – в подвале. Пацан пока отдыхает. Слышь…
Мужик присел рядом, по-хозяйски взял за плечо.
– Дело на миллион баксов. Или, если по-теперешнему, патронов, потому что баксы нам без надобности…
Второй снова заперхал, захекал. Немой он, что ли? Гнилозубый пригнулся ближе. Из пасти его несло падалью и перегаром, а под глазами нездоровой синевой налились мешки.
– Нам нужно, чтобы пацанчик для нас малехо поколдовал. Ральф, тащи клетку.
Второй поднялся и зашел куда-то за спину Саманте. Раздался писк и стук, словно что-то живое бегало и билось в ящике. Бородатый выступил на свет. В руках его была обтянутая железной сеткой клетка, из тех, в которых дети держали домашних хомячков и морских свинок. Мужик сунул клетку прямо под нос Саманте, и то, что сидело внутри, злобно клацнуло зубами. Женщина отшатнулась.
Крыса. Возможно, когда-то это было крысой, или, во всяком случае, предки твари были крысами. Сейчас по острому хребту зверя топорщились иглы, задние лапы непропорционально развились, хвост, хлещущий по сетке, оброс чешуей, а на башке горело четыре глаза – два там, где и положено быть глазам у крыс, два ближе к затылку. Тварь зашипела, откинулась назад, распахнула пасть и вогнала зубы в сетку. По железной ячее поползли янтарные капельки яда.
– Че, не нравится тебе наш хомячок? – осклабился гнилозубый. – Мне вот тоже не очень. А хочу, чтобы нравился. Хочу, чтобы он был розовый, пушистый и жрал одуванчики.
До Саманты начало доходить. Она оглянулась на старуху, которая мрачно топталась у окна. На скуле женщины багровел синяк. Где-то Сэмми видела эту востроглазую тетку… может быть, в толпе, которая забрасывала Майка камнями?
И все же Морган решила, что лучше притвориться непонимающей.
– Хотите пушистого хомячка – идите в зоомагазин, – процедила она.
Мужик несильно размахнулся, и Саманту вновь швырнуло на пол. Было больно. Из губы опять потекла кровь. С идиотской веселостью Сэми подумала, что вполне могла бы уже подать в суд по статье «мужской шовинизм и насилие».
– Больно умная, да? Характер показать решила?
Пятерня сграбастала ее за горло и сжала. Саманта захрипела. Рука подтянула женщину к налитым кровью глазам.
– Слушай сюда, шлюшка. Либо ты говоришь мальчишке, что надо сделать. Либо мы перережем глотку тебе и твоему выблядку, но сначала оттрахаем так, что ты и на Страшном суде враскорячку ползать будешь. Ясно?
Чего уж тут неясного. Пальцы разжались. Саманта втянула воздух и прохрипела в опухшую морду:
– Смотрите, как бы мальчик вас самих не превратил в пушистых хомячков.
И за это, конечно, еще раз схлопотала.