Странно, подумала я. Операционная находилась в подвале. Но этот этаж определенно был не подвальным. Потому что передо мной было настоящее окно с настоящим парком. Подойдя ближе, я почувствовала, как из окна тянет холодом. В воздухе пахло зимой. На автомате я схватилась за ручку и повернула, но окно было заперто. Я опустила руку и просто стояла и смотрела на снег. Белый, холодный, настоящий.
Наконец, с трудом оторвавшись от окна, я обвела взглядом стены, потолок, мебель, лампу. Никаких камер. Во всяком случае, я их не видела. Видимо, они больше боялись, что я убегу, чем что покончу с собой.
Вернулся врач:
— Вы сможете увидеть его через час. Нам велено вас запереть. Надеюсь, вы понимаете почему.
Я кивнула.
— Хотите чего-нибудь? Чая? Кофе? Бутерброд?
— Нет.
Он собирался уже закрыть дверь, как я его остановила:
— Нет, мне кое-что нужно. Анкету.
— Какую анкету?
— Анкету, которую заполняешь, когда хочешь отдать все органы как можно скорее.
Врач нахмурился.
— Вы уверены? — спросил он. — Но вы же беременны…
Я не ответила. Он отвел взгляд. Казалось, ему было стыдно.
Он вышел и вернулся с анкетой. Я села за стол и прочитала:
«1. Прошение касается:
А. Переселения в другую квартиру (переходите к вопросу № 2).
Б. Перевода в другое отделение (переходите к вопросу № 5).
В. Согласия на пересадку всех органов (переходите к вопросу № 8).
Г. Согласия на как можно скорейшую пересадку всех органов (переходите к вопросу № 9)».
Я выбрала вариант В и перешла к вопросу № 8, где выбрала первый вариант:
«Я хотел бы, чтобы пересадка органов осуществилась:
А. Как можно скорее.
Б. Через _ дней, _ месяцев, _ лет».
Внизу формуляра в графе «Разное» я приписала:
«Седьмая неделя беременности. Прошу об аборте/донации зародыша одновременно с пересадкой».
Я написала внизу мое имя, личный номер и дату. Развернула стул к окну и стала ждать. Я ждала и смотрела в окно на пруд, деревья, птиц, снег. Я смотрела, как селезень искупался в проруби и теперь стряхивал с себя холодные капли. Он переваливался на своих коротких лапках по льду, то и дело поскальзываясь. Наконец ему удалось выйти на снег, и он остановился, переводя дыхание. Потом зашлепал дальше на своих желтых утиных ножках. Он шлепал быстрее и быстрее, пока чуть не побежал, одновременно хлопая крыльями… хлопая и хлопая… пока вдруг не взлетел. Стремительной дугой он пронесся над прудом, пролетел между деревьями и исчез из виду.
24
Юханнес дышал. Точнее, респиратор дышал за него. Респиратор представлял собой насос, от которого пластиковая трубка шла к маске, закрывавшей половину лица Юханнеса. Респиратор ритмично втягивал и выпускал воздух. Экран, на котором изломанная линия представляла сердце Юханнеса, сопровождали ритмичные звуковые сигналы. Большая часть тела Юханнеса была прикрыта зеленой клеенкой, видны были только голова, шея и плечи. Кожа приобрела желтоватый оттенок. Из-под клеенки тянулись разноцветные трубки, прикрепленные к разным аппаратам. Я осторожно положила руку на зеленую клеенку. Сердце билось как обычно. Только, наверное, чуть ровнее, ритмичнее. Оно не забилось быстрее от моего прикосновения. Ни радости, ни удивления на лице мужчины в кровати. Ни нервной паузы между ударами влюбленного сердца. Тишину в палате нарушал только звук аппаратов.
Когда-то люди верили в сердце. Они верили, что сердце — самый главный орган, что именно в нем хранятся все воспоминания, чувства, эмоции, которые делают нас теми, что мы есть. Как жаль, что мы живем не в то время, что для нас сердце утратило свой особый статус и превратилась в один из самых обычных, хотя и жизненно важных органов.
Сердце Юханнеса билось. Я чувствовала ладонью тепло его тела, его пульс, но я знала, что передо мной не Юханнес, а только мертвое тело, накачиваемое кровью и кислородом. Его больше не было. Но я все равно сняла повязку, нагнулась и прошептала ему на ухо:
— Почему? Почему ты ничего не сказал? Почему ты сказал, что счастлив? Почему ты не дал мне разделить с тобой горе? У нас ведь был шанс…