Биологическое обоснование пессимизма

Владимир Федорович Чиж БИОЛОГИЧЕСКОЕ ОБОСНОВАНИЕ ПЕССИМИЗМА.

The first and last step in the education of the scientific judgement is humidility. (Faradey. Christian Thought. 1884).

Пессимизм и оптимизм, по всей вероятности, одинаково древни; пессимизм всегда и всюду был мировоззрением большинства, что однако не мешало оптимизму иметь своих защитников, даже, столь гениальных, как Лейбниц. В наше время наибольшее влияние имеют крайние пессимисты  Шопенгауэр и Л. Толстой; не мало однако лиц крайне критически относится к этим мыслителям и готовы объяснить их пессимизм их личными особенностями, складом жизни. Действительно, учение Шопенгауера стояло в резком противоречии с собственной его жизнью, почему это учение может считаться не убеждением автора, а просто рядом парадоксов. Противники пессимизма самый успех пессимистического учения Шопенгауера объясняют состоянием общества в наше время, особыми, временными условиями политической и общественной жизни; нельзя отрицать, что успех учения Шопенгауера, не содержащего ничего нового, объясняется чисто внешними условиями1. Такое параллельное существование двух совершенно противоположных мировоззрений как нельзя более доказывает, что ни одно из них не имеет твердого научного обоснования; ведь не могут быть две истины: или пессимизм или оптимизм ложен; или, наконец, оба эти учения ложны. Очевидно, что метафизически невозможно решить спора между пессимизмом и оптимизмом, что если противники будут оставаться на той почве, на какой вели споры до сих пор, оба мировоззрения будут иметь своих защитников и поклонников, в зависимости от их личных вкусов, от общественного положения и т. п. Как вполне справедливо замечает Лопатин2, вопрос этот не разрешим для философии, потому что „количественно пытаются измерить то (чего в жизни каждого отдельного человека больше: страданий или удовольствий), для чего природа не дала никакой точной математической мерки“.

Соглашаясь с Лопатиным, что пока этот вопрос не решен именно потому, что хотели измерить величины — страдания и удовольствия — не поддающиеся измерению3, я постараюсь доказать, что научно мы вполне ясно и точно можем определить, чего больше в человеческой жизни — страдания или наслаждения. Биология может вполне определенно разъяснить нам, кто был прав — пессимисты или оптимисты. Для всякого мыслящего человека важно знать, чего больше, страданий или удовольствий, во всем мире; нужно выяснить вообще, что дает жизнь больше — страданий или наслаждений. На этот вопрос не могли правильно ответить философы, во наука может дать вполне точный ответ, и в этом, конечно, великое превосходство науки, не допускающей двух отрицающих друг друга истин. Биология дает вполне ясный и определенный ответ, разъясняет нам, чего больше на земле страдания или наслаждения.

Народная мудрость и философия сравнивали две величины, не поддающиеся измерению — количество страдании и количество удовольствий; так как мы не можем измерять эти величины, то не могло быть и окончательного точного решения вопроса. Правда, для громадного большинства доступно непосредственное сравнение этих двух величин, и потому всегда и всюду большинство были пессимисты; но сравнение на глазомер, без какой либо мерки, не убедительно, и потому столь гениальный мыслитель, как Лейбниц, легко мог создать гипотезу, из которой вытекало, что наслаждений должно быть больше, чем страданий. Доводы Лейбница были так убедительны (конечно, в виду превосходства его умственных сил), что даже такой тонкий и трезвый ум, как Вольтер, был увлечен доказательствами Лейбница. Кандид Вольтера доказывает, что Вольтер находился под влиянием учения Лейбница; только этим увлечением можно объяснить, что Вольтер мог считать, что история Кандида опровергает оптимизм; к сожалению, судьба Кандида настолько хороша, что громадное большинство не смеет и мечтать о таком счастье, какое выпало Кандиду. Любой врач мог бы привести не одну „историю болезни“, более убедительно доказывающую, что страданий больше, чем наслаждений. Вольтер своим остроумным и гениальным, но не убедительным опровержением оптимизма указал, что для решения спора, тянущегося несколько тысячелетий, недостаточно здравого смысла даже гениальных людей, а необходимы знания, наука. Теми аргументами, которыми владеет мысль, не вооруженная знаниями, решить этого вопроса не могли самые гениальные мыслители, между тем биология дает нам самый ясный и категорический ответ.