Спустя пятнадцать минут они дошли до школы, и свернула налево, где в ста метрах располагалась церковь. Это двухэтажное белое здание высилось одиноко над селением, где преимущественно были одноэтажные строения. Церковь отличалась не только формой и высотой, но и строительным материалом. Это было европейское строение, хотя и без особых новшеств. В церкви не было колокола. На его верхушке блестел золотистыми лучами, отраженными от заходящего желтого солнца, крест. Ставни и двери также отличались от аналогичных в хижинах тем, что были сделаны не из веток и тряпок, а из прочного дерева. По-видимому, христианская община не поскупилась и отстроила прочное здание в этом забытом, расположенном вдали от цивилизации, месте. Внутри обстановка была весьма скромной, с десяток мелких икон, расставленных по углам и стенам, кафедра из черного дерева и несколько десятков скамеек для прихожан. Нас встретил мужчина в черной рясе с белым воротом у горла, как у всех служителей католической церкви. На вид ему было лет сорок, сорок пять. Он был невелик ростом, с небольшой округленной черной бородкой. Его лицо было спокойно, а глаза выражали искру удивления. При виде Роберта священник слегка, с напрягом растянулся в улыбке.
– Я уже слышал о вас, – сказал священник.
– Вот, это наш новый преподаватель, – произнесла Айне, кланяясь священнику. – Его зовут Роберт Моринс, он из Соединенных Штатов, прибыл к нам в качестве волонтера.
– Очень приятно, – сказал священник.
– Приветствую вас, – произнес Роберт.
– Ну, вы тут общайтесь, а я побежала, – сказала девушка.
– Тебя не было сегодня на служении, – произнес священник.
– Ой, я… не смогла. Много дел было. Вот помогала Роберту размещаться.
– Ну, вот, никто не хочет причащаться. А как помочь, так сразу прибегают.
Айне поцеловала крестик на иконе перед кафедрой и направилась к выходу.
– Вы сами найдете дорогу? – спросила она Роберта.
– Да, конечно, спасибо. Здесь трудно заблудиться, – сказал Роберт.
Айне выбежала из цекрви, оставив Роберта и священника одних.
– Ну, что ж, будем знакомы, – сказал священник и протянул Роберту руку. Они обменялись крепким рукопожатием. – Меня здесь все называют Льюисом младшим. Я сын Фреда Льюиса. И пока он не может заниматься своими делами, я его заменяю. А какой вы предмет будете вести? Айне так, видимо, торопилась, а быть может, чем-то была взволнована, как мне показалось, что забыла об этом сообщить.
– Я математик, – ответил коротко Роберт.
– О, представитель точных наук. Вы христианин, надеюсь.
– Да, я… – он засмущался. – Мои родители христиане, а я был крещен с рождения, но…
– Но в Бога не верите.
– Да, я атеист.
– Понятно, – тяжело вздохнул Льюис, будто только что потерял самого верного члена христианской общины. – Я вам, скажу, между нами говоря, лучше вообще не верить, чем знать, что есть бытие жизни.
– И, что же это? – спросил Роберт.
– Жизнь мрачна и полна страданий. Нет ничего хуже рождения. Смерть – это облегчение, великое единственное благо жизни.
– Признаться, я ожидал с вашей стороны других слов, – возразил Роберт.
– Что? Скажите, что я смело высказываю свои мысли?
– Можно так сказать, – ответил Роберт, – Вы, вероятно, чем-то омрачены?
– Разве что жизнью. Это практика жизни и мой личный опыт, – возразил священник. – Жизнь полная боли и унижений, приводящих человеческую душу в смущение, страх и угнетение. Нет, жизнь не так уж и прекрасна, как ее воспевают поэты. Она грязна и беспощадна, она не имеет состраданий и чувств. Лишь смерть – это благо жизни, ее венец и славный конец, избавляющий человека от страданий, которые подарила ему жизнь. Но, слава Богу, она все же открывает перед человеком ворота спасения. И тот, кто поверит в спасение Божие, тот и спасется. Все люди, по природе своей, грешны. И если посчитать число угнетений и боли души и тела, которые испытывает человек в своей короткой жизни, то лучше бы ему и вовсе не рождаться.
– Вы говорите страшные вещи, отче, – сказал Роберт. – Конечно, жизнь не всегда прекрасна, но и радости и счастье она дарит.
– Счастье. А что это?! – произнес священник, словно начал проповедь перед своими прихожанами, позабыв о споре. – Оно мимолетно, причем настолько, что его и вовсе можно считать равным нулю. Истинное счастье в любви к Богу и верой в его идеалы. Душа бессмертна, а человек смертен. Он есть грех, его тело как форма для души. Душа находится в грешном теле и требует избавления от него путем веры в спасение и искренней любви в Бога. Наш Создатель нарочно поместил душу в тело, чтобы она, помучившись в тяжелой и страдальческой жизни, обрела истинную веру.
– Зачем же, по-вашему, – спросил Роберт, – Бог это сделал?
– Чтобы проверить человека на предмет соблазна различными короткими и эфемерными людскими материальными благами. В мире идей, где пребывает Бог, нет материи, а следовательно, души безгрешны, так как нет соблазна, потому они и вечны, бессмертны.
– Но, ведь, ребенок, рожденный, как вы говорите в материальной оболочке, в образе человека, безвинен. Его душа чиста.