Бирюзовая тризна

Великий Маг-и-Волшебник, живущий за гранью разумного, вызвал нас отсюда в свой черный ящик. Ему нужны были вовсе не обязательно мы, может быть, просто мужчина и женщина. Раскрутилась магическая рулетка и — ап! — вытащила меня на одну роль и Мэриен — на другую. Мы одновременно, еще не очень понимая, что произошло, очутились в Волшебниковом черном ящике, прижатые друг к другу, бледные, дрожащие и испуганные. Колдовство свершилось. Мы исчезли из ящика и материализовались снова в реальном мире, не лучше и не хуже, чем были прежде. Из нашей памяти стерлись короткие мгновения тьмы и страха, но осталось некое ощущение, которое должно было проявиться со временем. И встретились в мире смертных, даже, пожалуй, чересчур смертных — в самом сердце одного из главных поставщиков кладбища в наших местах — мы, влекомые тем самым смутным ощущением, немедленно прониклись друг к другу интересом, доверием и — желанием.

Быть может, мы просто — хорошие знакомые? Вряд ли этим словом исчерпывались наши отношения, наша недолгая, но глубокая связь.

Заговорщики? Но это слово подходит для общности целей, а не для общности интересов. Как назвать группировку из двух человек, немного рискованную, немного предосудительную, которые встречаются бесчисленное количество раз на дню — в офисе, ресторане, магазине, забегаловке на площади? Причем встречаются в основном взглядами — тревожными, заинтересованными, оценивающими. Неважно, сколько это длится, это зависит от их возраста, характера, опыта наконец, — может час, а может быть, целую неделю или месяц, пока в конце концов они не скажут себе сами: «Да». Они рискуют, но что им до этого — с этой минуты они рискуют только в глазах окружающих.

Вы можете найти тысячи скандальных статей в газетах определенного сорта о том, во что выливается иногда эта игра, если партнеры теряют голову. Взгляните на то, что стоит за всеми разводами. Пошарьте во всех маленьких заброшенных комнатках больших больниц.

Но если невелик риск, то невелики и потери. И то, что в других случаях становится скандалом и достоянием любого сплетника, может стать одним из самых приятных воспоминаний в вашей жизни. Но игра немедленно оборачивается бедой, если один из играющих делает это против своей воли или попросту является шулером.

Наш случай не содержал ни того, ни другого. Участие было взаимно радостным, игра приятной, никто не жульничал, никто не пытался использовать другого. Просто произошло одно маленькое непредвиденное событие. И все кончилось.

Она и в самом деле пришла к нам в палату — ровно в четыре часа. Быстро, ловко, не беспокоя больного, замерила температуру, кровяное давление, сосчитала пульс и записала все полученные на этот час данные в ежедневный журнал наблюдения. Бросила на меня немного неудомевающий взгляд и, покачав головой, утащила за угол коридора, к окну.

— Ну так? — почти шепотом спросила она.

Она была гордая девочка, и я по одним только ее глазам и губам, без всяких слов, понял, чего ей стоило задать мне этот вопрос.

— Все, что я могу сказать, ты знаешь. То же место — о'кей. То же время — знак вопроса.

— Ты что, не можешь?

— Сегодня к десяти я должен быть в одном месте. Это важно, я не могу отказаться.

Она скорчила гримасу разочарования, но настолько оно было искренним? — Плохо дело.

— Может быть, раньше? — спросил я, хорошо зная ответ.

— На дежурстве? Ты смеешься. К тому же кому интересно заниматься этим, поминутно глядя на часы?

Похоже, насчет разочарования я был прав. И утешил ее, как утешают всегда в таких случаях:

— Зато в пятницу я всецело твой.

— Превосходно! Хоть… Ой, нет. Я только сейчас вспомнила. Сегодня вечером я уеду — меня подменят — и выйду теперь только в утро воскресенья. Такая свистопляска в расписании из-за гриппа! Если твой друг все еще будет здесь в воскресенье и если мы… если нам не разонравиться, то мы что-нибудь придумаем, хорошо?

— Хорошо.

— А если нет, то что ж, ладно, ведь это не больше чем игра, правда, Трев?

— Ну конечно.

Личико ее просветлело, она меня быстро поцеловала, вприпрыжку помчалась к двери, распахнула ее и вскоре исчезла в лабиринте коридоров. Дверь со скрипом, словно нехотя, медленно закрывалась, я еще успел заметить в щель появившегося в коридоре пожилого джентльмена. Каждое движение давалось ему с трудом, он опирался на легкую алюминиевую палку, выдвигая вперед левое плечо, за ним левую ногу, с помощью палки переносил всю тяжесть тела на левую ногу, подволакивал правую, потом повторял все сначала, но только уже с правого плеча. Я смотрел на него, пока оставалась щель. Он был стар, слеп, немощен и бесцветен. С каждым шагом он продвигался вперед на шесть дюймов. Я подумал, что было бы с ним, если бы он жил не здесь, а один в городе, и невольно ужаснулся. А еще я подумал — дверь захлопнулась — подумал о том, скольких милых, славных молоденьких Мэриен имел в свое время этот старый джентльмен. И вспоминает ли он теперь, хотя бы об одной, во время своих бесконечных путешествий по коридорам, где каждый шаг дается ему с таким же трудом, с каким марафонцу даются последние пять миль дистанции.