Биробиджан - земля обетованная

Подобную картину неосведомленный читатель может вынести и из чтения Солженицына. Хотя в действительности большевики с первых же лет поставили перед собой задачу «нормализовать» евреев, превратить их в «нацию как нацию», то есть нацию «производительную» в их примитивном понимании, — с такой же, как у всех, пропорцией портных и земледельцев, математиков и молотобойцев, музыкантов и дворников, канцеляристов и сталеваров. Собственно говоря, советская власть потихоньку занималась этим и в самые вегетарианские хрущевско-брежневские времена — в какие-то вузы евреев совсем не брали, в какие-то брали только на вечернее отделение, — все это делалось темно и вяло, и заметных плодов не приносило: энергичные одаренные евреи все равно попадали примерно на те же места в социальной структуре, только приходили туда уже не с благодарностью, а с раздражением против государства. Разумеется, евреев, если их не придерживать, в определенных сферах набилось бы еще гуще, что вызвало бы еще большее раздражение других наций. Но зато терпимое отношение со стороны государства повысило бы патриотичность евреев и тем ускорило их ассимиляцию, что для русских патриотов, по-видимому, и стало бы наилучшим исходом.

Советская власть на первых порах, похоже, и сделала негласную ставку на ассимиляцию, и мало кто понимал в то время, что идея нормализации способна стать у ассимиляции на дороге. Ибо исчезнуть и сделаться обычным народом, с собственной территорией, с собственным хозяйством, с собственной культурой, — далеко не одно и то же. Но факт остается фактом: стараясь от Москвы до самых до окраин в зародыше истребить всякую тень национального сопротивления, романтический большевизм в двадцатые-тридцатые годы коммунистической бури и натиска со стахановским размахом стремился одновременно и растворить, и обособить евреев. Вплоть до того, чтобы соорудить новый Сион уже не на Ближнем, а на дальнем Востоке, предоставив евреям новую социалистическую родину — Биробиджан, чтобы рассеянное еврейство могло обернуться обычной национальной единицей, вроде Чувашии или Карачаево-Черкесии.

История ЕАО (Еврейской автономной области) — пожалуй, самый впечатляющий и поучительный вход в проблему адаптации еврейства к «новой жизни», в проблему его «нормализации». Пришло время поразмыслить, что из этой попытки создать для евреев новую родину, где они могли бы стать «нацией как нацией», все-таки получилось, а что провалилось без следа, сколько в этом строительстве новой Земли обетованной было утопического, а сколько прагматичного, сколько романтического, а сколько циничного, сколько демагогического, а сколько искреннего — и какими уроками биробиджанского подвига и биробиджанской трагедии мы сегодня могли бы воспользоваться.

Евреев издавна обвиняют в наклонности устраивать свое автономное государство в государстве, status in statu. А потому очень любопытно вглядеться, к чему привела буквализация этой метафоры.

Новый Иерусалим

Я многие годы отказывался проявлять интерес к еврейскому вопросу, но тщетно — он упорно не желал платить мне взаимностью и всю мою жизнь активно интересовался мною.

В совсем уж безмысленном детстве я был убежден, что слово «еврей» — просто одно из тех неприличных слов, которые ничего не означают и служат исключительно для того, чтобы невоспитанные люди могли поярче обнаружить свою невоспитанность. И в самом деле — как это омерзительно: еврей. Еврей. Еврей. Кажется, если повторять достаточно долго, это мерзкое слово обессмыслится, сделается привычным — но нет, никак. Все равно внутри что-то хоть чуточку да екает. И когда я наконец — лет уже за сорок — впервые задумался о том, что такое национальное угнетение, я понял: угнетен не тот народ, который беден, необразован, социально неуспешен, а тот, который вынужден стыдиться своего имени.

В североказахстанском рудничном поселке, где я провел детство, помимо нескольких тысяч русских и пары-тройки евреев жило еще порядочное количество казахов, а также несколько сот ссыльных ингушей. При этом русские составляли большинство и во власти, и в шахте; казахов во власти тоже было довольно прилично — зато ни евреев, ни ингушей не было вовсе. Но — вся щепотка евреев трудилась на «культурных» должностях, а ингуши выше завхоза не поднимались. Более того, они не имели права без разрешения коменданта даже сгонять на мотоцикле в соседний совхоз — за это полагался арест. И тем не менее, если в компании пацанов у кого-то нечаянно срывалось слово «казах», все сразу же косились на какого-нибудь Айдарбека, и он, потупясь, заливался алым, словно пионерский галстук. (Про слово «еврей» я уже не говорю — оно ощущалось не бестактностью, а прямым оскорблением.) Зато ингуши могли преспокойно называть себя ингушами, хвастаться подвигами Дикой дивизии, расписывать красоты и щедроты Кавказа — и ничего, все почтительно слушали.