А есть еще и «национальная мимикрия» — заведомый еврей хочет, чтобы думали, что он русский, украинец и т. п. (рабочие постоянно указывают на такие явления и «требуют их объяснения»). Это, разумеется, во-первых, пережитки дореволюционной психологии угнетенной (царизмом, кем же еще, народ ведь всегда ни при чем) нации. Во-вторых, русская культура в глазах еврейской интеллигенции была более высокой, мировой, с громадной литературой — художественной, научной, технической. А потому личностный рост неизбежно связывался с переходом на русский язык, с максимально полным слиянием с русской средой.
Остатки этой рабской психологии сохранились у некоторых евреев еще и сейчас. «И сейчас некоторые евреи, даже коммунисты, страшно рады, когда кто-нибудь скажет: „Вы совсем как русский“, — словно его по головке погладили». «Обратной стороной этого явления служит также распространенная практика, когда евреи-коммунисты, ни слова не понимающие по-еврейски, иногда полностью перешедшие на русскую или немецкую (в Германии) культуру, — упорно продолжают называть себя евреями из нежелания уйти из-под обстрела антисемитов до окончательного искоренения антисемитизма».
Между тем создание сплошных территорий еврейского земледелия создает географическое обособление занимающих их частей еврейского населения. Уменьшается возможность смешанных браков, прекращается рассеяние сравнительно небольших групп евреев среди громадных масс русских, украинцев и т. д. Наоборот, евреи поселяются вместе компактной массой, образуют в этих местах громадное большинство всего населения.
Создаются поэтому на еврейском языке сельсоветы и райисполкомы, школы, суды, милиция. Отдельные украинские или русские семьи, попадающие в эту обстановку, сами быстро усваивают еврейский язык.
«Делегация пионеров, посетившая в 1929 году еврейский Калининдорфский район Херсонского округа, рассказывает в своем отчете о русских детях, учащихся в еврейских школах (на вопрос, как тебя зовут, мальчик отвечает: „Лейбеле“, — и прибавляет: „А по-русски — Лева“). Ибо для одной нееврейской семьи в еврейской деревне нельзя открыть специальную нееврейскую школу.
Сравнительная замкнутость деревенской жизни вообще способствует сохранению национальных особенностей. Особенно если цепь однонациональных деревень охватывает целый район, хотя бы и небольшой. Между тем при намечающемся темпе перехода еврейской бедноты к земледелию может создаться целый ряд таких районов. Тем более если сочетать в определенных районах насаждение земледелия с развитием промышленности, возможности для чего имеются и в Северном Крыму (металл, нефть, сера, цемент, консервная и рыбная промышленность и пр.), и в Биробиджане (металл, золото, графит). Особенно если район так слабо заселен нееврейским населением, как Северный Крым или Биробиджан. В Биробиджане, например, на площади около 4 тыс. км2
имеется всего около 30 тыс. чел. нееврейского населения. Район закрыт теперь для нееврейского населения. Отбросим нереальные мечтания о поселении здесь в ближайшие годы масс еврейской бедноты — на что по-видимому уже никто не рассчитывает, и ограничимся только скромной программой пятилетки Комзета: 9 тыс. семей земледельцев и 3 тыс. промысловых, — итого 60 тыс. человек. Уже абсолютное большинство, даже если эта программа осуществится только в десятилетие. А еще в Биробиджане предполагается организовать совхоз на тысячу еврейских рабочих, Зернотрест, да по перспективному плану развития дальневосточной промышленности здесь же во второй пятилетке в отрогах Хингана намечается постройка металлического завода на 2 тыс. рабочих. Конечно, это не керченский гигант и не природные ресурсы Северного Крыма, но все же может создаться оазис в несколько десятков тысяч человек еврейского населения, прочно сохраняющего свой язык и национальную культуру[21].Какова цена таким небольшим оазисам?