Бирон и Волынский

— Российское отечество обязано вам, фельдмаршал, не одною военною славою. Если бы не наши победы, то война со Швецией была бы неизбежна, а вести две войны, на севере и на юге, при настоящих обстоятельствах, очевидно, затруднительно. Всё это я не преминул докладывать нашей государыне императрице.

— Последствием чего были зловредящие мне слухи? — вставил с иронией фельдмаршал.

— И её величество вполне ценит ваши заслуги, — продолжал вице-канцлер, как будто не расслышав иронии фельдмаршала, хотя в этих слухах в немалой доле принимал участие и сам Андрей Иванович.

Не раз подобные слухи вырабатывались в этом кабинете и разносились по придворному кружку развязным язычком усердной помощницы вице-канцлера, дорогой для него Марфы Ивановны.

Пошли рассказы о военных событиях, но фельдмаршал поспешил навести разговор на тему более интересную.

— Имел счастье сейчас представляться императрице в манеже, — сообщил он.

— Изволила кататься верхом?

— Да, под руководством светлейшаго герцога.

— Его светлость отличный ездок!

— Отличный, отличный, но знаете ли что, дорогой граф, я заметил… — при этом фельдмаршал ещё ближе придвинулся к вице-канцлеру и ещё тише проговорил последние слова, — государыня изменилась…

— Изменилась?

— Здоровье изменилось, граф, а если верить слухам, то…

— А вообразите, фельдмаршал, я ничего не знаю… Сижу калекою… с больными ногами, никуда не выхожу… никого не вижу.

— Повторяю вам, граф, — продолжал Миних, улыбнувшись чересчур мнительной осторожности министра, — здоровье государыни очень шатко. Вам, как вице-канцлеру, необходимо подумать о будущем…

— О будущем?

— О будущем преемнике…

— Что вы, фельдмаршал! я и подумать-то не осмелюсь. Да и зачем? По закону Петра Великого, царствующая власть сама назначает себе преемника. Это же подтвердила в 1783 году и царствующая императрица… помните, присягали?

— А разве вам, граф, государыня не высказывала своей воли?

— Нет… то есть… да, почти нет…

— Почти, значит, говорила же?

— Мне известно только отрицательное, нежелание её величества иметь своим преемником племянника голштинского и цесаревну.

— Кстати, о цесаревне, граф, в каких она отношениях к государыне? Я ведь теперь совершенный новичок в придворной жизни.

— В каких отношениях? Гм! В каких отношениях! Право, не могу вам доложить обстоятельно, фельдмаршал, сижу дома… никуда не выхожу… Слышал я, будто цесаревна окружена молодёжью, что неспроста… Говорят об иностранной инфлюэнции… да я не верю…

Слова вице-канцлера заставили задуматься фельдмаршала. Правда, прежде он и сам видел, как просто обращается цесаревна, как обожают солдаты дочку Петрову, да не видел в том никакой задуманной цели. Бывало, и сам он, любуясь красивою девушкою, её голубыми выразительными глазами, грациозным станом и простым симпатичным обращением, не раз задавался вопросом, какое бы влияние могла иметь эта девушка, если бы пожелала власти, если бы не дорожила так простотой и независимостью. А выходит, дело-то и не так, и девушка проводит… уж если говорит Андрей Иванович. Вероятно, русская доморощенная демократическая партия, в которой не будет места иностранцам, ни Остерману, ни Минихам, каковы бы заслуги их ни были… «Надо принять свои меры», — подумал он и решился…

— Мне кажется, для успокоения государыни, — раздумчиво, как будто говоря сам с собою, высказал фельдмаршал, — необходимо иметь строгое наблюдение за действиями цесаревны.

Андрей Иванович от удовольствия даже поперхнулся и глубже запустил пальцы в табакерку.

— Конечно, конечно, любезнейший фельдмаршал, да людей способных нет… Вы ведь знаете нашего светлейшего герцога… работа в его тайной канцелярии великая, а толку немного, хватают всех без разбора, только страх навели…

— Такое важное дело вам бы взять на себя, Андрей Иваныч.

— Мне? Что вы! куда мне! С больными ногами и слепому! Да меня каждый ребёнок проведёт… Вот если бы вы оказали такую великую услугу государыне…

— Я, граф, плохой дипломат… но у меня есть такой человек… способный. Его можно бы послать к цесаревне[18].

— Пошлите, фельдмаршал, пошлите. Государыня будет очень благодарна.

Переходя от одного предмета к другому, разговор коснулся свежих новостей о процессе над князьями Долгорукими. Андрей Иванович заторопился отстранить от себя всякое участие в этом процессе.

— Не моих сил дела такие, — говорил он, — у нас теперь знатные персоны, прожекты сочиняются, новые порядки заводятся…

— Слышал… новый кабинет-министр Артемий Петрович? Знаю его… Был он у меня в команде, ума немалого и самомнения чрезмерного. Но в каком резоне ему гнать Долгоруких?

— Может быть, старые счёты, фельдмаршал, по казанскому губернаторству, а впрочем, Артемий Петрович ведь русский человек, а русские люди не могут не грызться между собою.

Получив нужные сведения, фельдмаршал Миних уехал. Друзья-соперники расстались совершенно довольные друг другом.

— Куда ехать? — спросил сам себя Миних, сходя на широкий подъезд, — к Анне Леопольдовне или к Елизавете? Интереснее к Елизавете…