Бироновщина. Два регентства

Но того обуяла уже игорная страсть, да къ тому же взоры всѣхъ играющихъ были обращены на него. Онъ выгрузилъ на столъ все, что y него было въ карманахъ и золотомъ, и смятыми ассигнаціями.

— Все это на одну карту? — нашелъ нужнымъ спросить его Салтыковъ.

— Ваше превосходительство затрудняетесь принять такую крупную ставку?

Очередь покраснѣть была теперь за оберъ–полицеймейстеромъ. Отвѣчать онъ счелъ ниже своего достоинства.

— Дама бита! — раздалось въ третій разъ.

— Prrr! angekommen! доѣхали! — сострилъ герцогъ, и кругомъ послышался сдержанный смѣхъ.

— Не совсѣмъ… — пробормоталъ Шуваловъ сквозь зубы и досталъ свой бумажникъ.

Но бумажникъ оказался пустъ: давеча, закладывая банкъ, Петръ Ивановичъ выложилъ на столъ все, что y него тамъ было, и обратно потомъ ничего уже не клалъ. Биронъ, наблюдавшій за всѣми его движеніями, хотѣлъ, должно быть, его окончательно пристыдить и иронически предложилъ ему поставить на карту своего камердинера, который вѣдь также такой мастеръ скакать во весь карьеръ.

— И поставлю! — воскликнулъ Шуваловъ, потерявшій уже голову.

Лестокъ дернулъ его сзади за рукавъ; но онъ оттряхулъ его отъ себя и обратился къ банкомету:

— Вы, генералъ, видѣли вѣдь тоже моего человѣка, Самсонова, въ манежѣ?

— Видѣлъ, — отвѣчалъ Салтыковъ. — Лихой наѣздникъ.

— Обошелся онъ мнѣ самому въ полторы тысячи рублей. Не позволите ли вы мнѣ поставить его на карту въ этой суммѣ?

Въ иное время банкометъ, быть можетъ, и сталъ бы возражать противъ столь высокой оцѣнки вовсе ненужнаго ему человѣка; но самолюбіе его было уже слишкомъ больно задѣто, и онъ отвѣчалъ коротко:

— Извольте.

Однако и четвертая дама упала направо.

У Петра Ивановича потемнѣло въ глазахъ; онъ долженъ былъ ухватиться за край стола, чтобы не упасть.

— Вамъ, генералъ, — этотъ Самсоновъ вѣдь ни къ чему, обратился тутъ Биронъ къ Салтыкову. — Уступите–ка мнѣ его. Что вы съ меня за него возьмете?

— Простите, господа, — запротестовалъ Шуваловъ, — но это было бы противъ основныхъ правилъ игры: все, что выиграно банкомъ, остается въ кассѣ банка до конца тальи, и не можетъ быть изъято оттуда.

— Но оно можетъ быть выиграно! — вскричалъ Биронъ. — Я ставлю на карту противъ того Самсонова тѣ же полторы тысячи.

— Ваша свѣтлость вѣрно не откажете прежнему владѣльцу раньше васъ отыграть его себѣ? Прошу о томъ со всей аттенціей и решпектомъ.

Герцогъ, чванливо фыркая, обвелъ окружающихъ игроковъ враждебно–вопрошающимъ взоромъ. Никто изъ нихъ не рѣшился открыто принять сторону его молодого противника; но выраженіе ихъ лицъ не оставляло сомнѣнія, что общія симпатіи все–таки на сторонѣ Шувалова.

— По статуту моего дома, г–нъ Шуваловъ, — произнесъ онъ сухо–дѣловымъ тономъ, — за симъ столомъ играютъ только на чистыя деньги.

Петръ Ивановичъ весь поблѣднѣлъ и затрясся. Но самообладанія y него все–таки достало еще на столько, чтобы отвѣтить съ должною сдержанностью:

— Деньги я въ одинъ моментъ добуду…

— Schön! Подождемъ еще одинъ моментъ и два, и три момента, — великодушно согласился съ усмѣшкой Биронъ, увѣренный, очевидно, что такой суммы легкомысленному камеръ–юнкеру цесаревны сейчасъ все равно не откуда будетъ взять.

Первыя попытки Петра Ивановича въ этомъ направленіи, дѣйствительно, были безуспѣшны. Когда онъ, вмѣстѣ съ Лестокомъ, возвратился въ большую гостиную и обратился къ своему спутнику съ просьбой — Бога ради его выручить, — тотъ напомнилъ ему свое неизмѣнное правило — не издерживать на игру въ одинъ вечеръ болѣе пяти червонцевъ.

— Впрочемъ, и безъ того, cher ami, я ни гроша не далъ бы вамъ взаймы, — добавилъ онъ самымъ дружелюбнымъ тономъ: — не потому, чтобы не хотѣлъ васъ выручить (о, я готовъ для васъ на всякія моральныя жертвы), а потому, что хочу сохранить съ вами прежнія добрыя отношенія; между должникомъ и кредиторомъ, будь они лучшими пріятелями, отношенія тотчасъ портятся; это — аксіома.

— Я забылъ, докторъ, что вы вѣдь не русскій съ душой нараспашку и всякій душевный порывъ взвѣшиваете на вѣсахъ благоразумія! — съ горечью проговорилъ Шуваловъ и подошелъ къ столу, за которымъ игралъ его старшій братъ.

Но и тому не везло: на столѣ передъ нимъ лежало всего нѣсколько серебряныхъ рублей, изъ которыхъ одинъ онъ ставилъ только–что на карту.

— Вашъ братъ тоже сидитъ на мели, — замѣтилъ Лестокъ. — Если вы ужъ непремѣнно хотите отыграть своего человѣка, то есть здѣсь еще одинъ русскій, который скорѣе другихъ войдетъ въ ваше критическое положеніе…

— Вы про кого это говорите, докторъ?

— Да про нашего премьера: y него вѣдь тоже натура широкая.

— Вотъ это вѣрно!

И, уже не колеблясь, Петръ Ивановичъ завернулъ въ хозяйскій кабинетъ и подошелъ къ Волынскому, бесѣдовавшему еще тамъ съ австрійскимъ посланникомъ.

— Не возьмите во гнѣвъ, ваше высокопревосходительство, — началъ онъ, — но я въ такомъ безвыходномъ амбара…

Тотъ не далъ ему договорить и поставилъ вопросъ прямо:

— Вы проигрались?

— Въ пухъ и прахъ, и все на той же проклятой дамѣ червей! Да дѣло для меня не въ проигранныхъ деньгахъ; Господь съ ними…

— Такъ въ чемъ же?

— Въ томъ, что проигралъ я и дорогого мнѣ человѣка…