Бироновщина

— Да что онъ съ ума, видно, сошелъ! — вскричала Юліана. — Чтобы принцесса сама же просила его отнять y нея власть?

— Власти я не ищу, отозвалась съ своей стороны принцесса. — Но въ государственныя дѣла я не мѣшаюсь, а предложеніе герцога нахожу по меньшей мѣрѣ страннымъ. Жизнь моей тетушки хотя и въ большой опасности, но, съ Божьей по мощью, она можетъ еще поправиться.

— Такъ ему, значитъ, и передать?

— Такъ и передайте.

Биронъ на этомъ, однакожъ, еще не успокоился. На слѣдующее утро передъ Анной Леопольдовной предстала цѣлая депутація высшихъ сановниковъ съ тѣмъ же предложеніемъ. Но отвѣтъ имъ былъ тотъ же. Тогда временщикъ рѣшился на послѣднюю мѣру — лично уговорить государыню, и что ему это наконецъ удалось, доказывало то, что вслѣдъ за тѣмъ, 16-го октября, Остерманъ былъ снова вызванъ на аудіенцію къ императрицѣ. Оставался онъ y нея съ полчаса времени, а когда вышелъ, то объявилъ ожидавшему его Бирону, что декларація ея величествомъ, слава Богу, подписана и положена камерфрау Юшковой на храненіе въ шкатулку съ драгоцѣнностями, стоящую около царской кровати, а также что государынѣ благоугодно теперь же видѣть принцессу Анну съ принцемъ-супругомъ и цесаревну Елисавету. Возвратилась Анна Леопольдовна оттуда въ свои собственные покои вся въ слезахъ.

— Государыня васъ еще узнала? — спросила Юліана.

— Узнала… Она была такъ ласкова и со мной, и съ цесаревной… Герцогъ обѣщалъ ей, что отказу намъ ни въ чемъ не будетъ…

— А вы такъ и повѣрили его обѣщанію?

— Если онъ его не сдержитъ, то это будетъ на его совѣсти.

— Да y этого изверга развѣ есть совѣсть! И вы ничего не возражали?

— Гдѣ ужъ тутъ было возражать! Докторъ Фишеръ сейчасъ только сказалъ мнѣ, что сегодня тетушкѣ немножко легче, потому что Остерманъ своей аудіенціей приподнялъ ея нервы; но что за этимъ наступитъ реакція, и завтра все будетъ уже кончено.

Лейбъ-медикъ оказался правъ. На другой день, 17-го октября 1740 года, y умирающей отнялась лѣвая нога, а къ вечеру начались предсмертныя конвульсіи. Когда принцесса съ супругомъ и цесаревна пришли къ ней въ послѣдній разъ проститься, государыня была еще въ сознаніи. Благословивъ ихъ поочередно, она послала за своимъ духовникомъ съ пѣвчими и за высшими придворными чинами. Первымъ подошелъ старикъ Минихъ, и она его еще узнала.

— Прощай, фельдмаршалъ… — былъ ему ея послѣдній привѣтъ.

Началось соборованіе, а когда дыханіе ея окончательно прекратилось, двери опочивальни открылись настежь для всѣхъ желающихъ поклониться ея праху. Среди общихъ всхлиповъ и воплей обращала на себя вниманіе не столько принцесса, мать наслѣдника престола, тихо плакавшая въ углу, сколько герцогъ-регентъ, который въ искренней, казалось, горести рыдалъ громче всѣхъ и метался по комнатѣ, какъ полоумный. Впрочемъ, уже черезъ пять минутъ онъ настолько оправился, что могъ выйти въ смежный залъ и предложить генералъ-прокурору князю Трубецкому прочесть вслухъ всѣмъ собраннымъ тамъ сановникамъ декларацію о назначеніи его, герцога, регентомъ.

Недолго погодя, еще до полуночи, заунывный звонъ со всѣхъ городскихъ колоколенъ возвѣстилъ населенію столицы, что благовѣрная царица Анна Іоанновна отошла отъ сей жизни въ вѣчную, — отошла на 11-мъ году своего недоброй памяти царствованія и всего 3 мѣсяца и 20 дней спустя послѣ своего даровитѣйшаго подданнаго, безвременно погибшаго Волынскаго.[5]

Конецъ.