Биржевой дьявол

Я изумленно повернулся к Изабель. Ее щеки пылали.

– Я знаю, что она делает доброе дело, множество добрых дел. Но все кончится тем, что ее убьют. Рано или поздно. Господи, может быть, когда у нее родится ребенок, она оставит все это...

– Кто убьет? Дети? Что ты говоришь такое?

– Нет, конечно, только не эти дети. Но ее могут просто взять и похитить! В Рио это сплошь и рядом случается. Слышал, что она говорила о полиции и эскадронах смерти? Думаешь, им нравится, что их жертвы ускользают от наказания? Корделия уже не раз получала письма с угрозами. Да и приют пробовали сжечь.

– И все же она не сдается, – я вспомнил решимость в глазах Корделии.

– Не сдается, – повторила Изабель. – Она говорит, что ее не посмеют тронуть. Положение отца и неизбежная шумиха в прессе невыгодны для этих бандитов. Общественное мнение будет не на их стороне.

– По-твоему, она права?

В глазах Изабель блеснули слезы.

– Я молюсь, чтобы так оно и было. Но однажды какой-нибудь ретивый полицейский может решить, что с него хватит.

– А твой отец не может ее остановить?

– Никто не может ее остановить. Ни он, ни ее муж. Пойми меня правильно. Не будь она моей сестрой, я бы считала, что она делает огромное дело и должна его продолжать. Но... она моя сестра.

Изабель смахнула слезинку.

– Я бы гордился такой сестрой.

Она взглянула на меня и слабо улыбнулась.

– Послушай... – я запнулся.

– Что?

– Ты не откажешься со мной сегодня поужинать?

7

Изабель ждала меня в холле гостиницы. На ней было то же черное платье, в котором она ходила на встречу с друзьями пару дней назад. Оно ей очень шло, подчеркивая стройную фигуру.

– Выпьем чего-нибудь на пляже? – предложил я.

– С удовольствием. Показывай дорогу.

Вдоль знаменитой Авенида Атлантика выстроились проститутки в обтягивающих шортах и с полосками ткани, едва прикрывавшими грудь. Они стояли, прислонившись к припаркованным у тротуара автомобилям, в надежде подцепить клиентов из проезжавших мимо машин. Мы остановились у одного из лотков, тянувшихся вдоль края пляжа, и заказали два пива.

Разговор не клеился. Пара попыток его завязать успехом не увенчалась. Я не мог понять, то ли Изабель чем-то обеспокоена, то ли просто не в настроении.

Малыш лет четырех с тонкими чертами лица и огромными глазами подошел к нам, предлагая купить жвачку. "Nao, obrigado", – сказал я и жестом показал, чтобы он уходил, но мальчонка не обратил на меня никакого внимания. Изабель что-то резко произнесла по-португальски. Ребенок, не говоря ни слова, отошел и направился к соседнему столику. Бармен, выйдя из-за прилавка, грозно хлопнул в ладоши. Малыш исчез.

Мы снова умолкли. Мальчонка был ровесником Оливера. Интересно, превратится ли он со временем в еще одного Эуклидиса, невозмутимого двенадцатилетнего киллера?

В этот момент женщина с оплывшим лицом и крашеными светлыми волосами, громко прихлебывавшая свой caipirinha за соседним столиком, шатаясь, поднялась. Она сделала несколько шагов, и ее вырвало прямо на песок.

– Пойдем отсюда. Я не зря всегда предпочитала Ипанему Копакабане.

Мы устроились в рыбном ресторанчике на краю пляжа Ипанема. Обстановка была живая, шумная, приятная, но из меню я понял разве что названия вин.

– Мне понравился твой отец. Очень симпатичный человек.

– Очень. Хотя он и доводит меня порой до белого каления.

– Ты хотела работать с финансами, чтобы быть похожей на него? – спросил я, наливая Изабель вина.

Она подняла голову. Казалось, она решает, насколько можно быть со мной откровенной. Я выдержал ее взгляд, хотя мне с трудом удалось сохранить на лице бесстрастное выражение.

Наконец Изабель улыбнулась.

– Нет. В университете я ненавидела все, что связано с финансами. И уж точно не собиралась подражать отцу. Меня тошнило от всего, что творилось вокруг. Нищета, соседствующая с роскошью. Мне хотелось что-то изменить. Изменить причины, а не лечить симптомы, как это делает Корделия. – Она заговорила свободней. – Ты и сам знаешь, как человек воспринимает мир, когда ему двадцать. Ты думаешь, что если бы только мир понял то, что понимаешь и знаешь ты, все изменилось бы к лучшему. Остается только объяснить всему остальному человечеству его заблуждения.

– Мне это знакомо. Раньше я был убежден, что если бы правительство управляло экономикой во благо всего народа, а не просто для кучки богатых негодяев, все было бы прекрасно. А потом я провел два года в Советском Союзе. После этого очень сложно стало оставаться социалистом. В конце концов я плюнул на все и зарылся в свои книги.

– Я как зачарованная слушала ваш разговор о литературе, – сказала Изабель. – Мне нравится читать, но ты просто влюблен в книги. Как и Papai.

– Я действительно люблю литературу. Особенно русскую. Она обращается к душе. Экономика по своей сути – барахло, чушь. Казалось бы, финансы – очень конкретная тема, но однозначных ответов как не было, так и нет. Зато когда я читаю Пушкина, передо мной открываются глубокие истины о каждом из нас. Я могу читать одно и то же стихотворение снова и снова – и каждый раз открывать в нем что-то новое.