"Бис" для суфлёра (СИ)

— Я не буду начинать с традиционной речи, — начал он, оглядывая последователей, — потому что сегодня произойдёт то, чего раньше не случалось. — Он замолчал, наслаждаясь произведённым эффектом: Рыцари гадали, что именно их ждёт. Некоторые — с опаской, другие — с возбуждением. — Сегодня метку получит женщина, — Риддл указал рукой на Гермиону; все резко застыли, и, казалось, перестали дышать. — Мы долгое время сотрудничаем с мисс Грейнджер, — в подтверждение его слов, Абраксас и Антонин выпрямились, тут же становясь ещё выше и внушительнее, — и я считаю, что она заслужила доверие, которое я ей оказываю. — Лицо самой Гермионы застыло непроницаемой маской. — Прошу подойти ко мне Гермиону Грейнджер.

Она, будто проснувшись после глубоко сна, нервно дёрнулась, а затем вышла к нему. Она была готова опуститься на колени, но Том не дал ей сделать так, как это делал каждый присутствующий в этой комнате, когда получал свою метку. Она была особенной, и Риддл собирался выделить её во всём. Он взял её за плечи, на мгновение сжав пальцы, выказывая поддержку, и поставил её напротив себя. Сам расстегнул пуговичку на рукаве её блузки, и медленно закатал ткань, обнажая тонкое предплечье левой руки — он знал, что скрывается на предплечье правой. Это станет ещё одним её отличием. Он касался её почти интимно и нежно, демонстративно. Чтобы окончательно унять вопросы о том, кому принадлежит эта женщина.

Гермиона изумлённо наблюдала за тем, как Том нежно, совсем не свойственно ему, берёт её левую руку — она помнила, что метка у Пожирателей была на правом предплечье, но её правое — имеет несмываемый шрам. И, видимо, Риддл помнил об этом. Да Мерлина ради, конечно он помнил! Можно было не сомневаться. И вот сейчас, она собиралась добровольно принять то, что заставило Беллатрису Лестрейндж выцарапать на её руке проклятым кинжалом то ужасное слово. Разве это не символично? Символично. И немного волнующе.

Пожиратели — Вальпургиевы Рыцари — с каким-то трепетом и благоговением наблюдали за ними. Грейнджер ожидала осуждающих, резких, злых взглядов, особенно от Мальсибера и Эйвери, но они скорее выглядели так, будто в их голове сложился паззл. Скорее всего, так оно и было — в рядах Тома не было недоумков, которые не могут сложить два и два. Что на самом деле добавляло плюсов в сторону её решения.

Прикрыв глаза, Том опустил конец длинной белой палочки на её предплечье, слегка сминая кожу. Его кровь закипала, эйфория, большая, чем в предыдущие разы, накрывала с головой и закладывала уши. Он начал читать инкантации, чувствуя, как по венам заструилось ещё одно тепло — другого уровня. Его магия впитывалась в Гермиону. Впечатывалась. Выжигалась. Он передавал ей частицу себя. Ни с чем несравнимое удовольствие пульсировало в его груди, разносясь по всему организму.

Грейнджер ожидала нестерпимой боли: Драко рассказывал ей о том, что чувствовал, когда принимал метку, и зажмурилась, отгораживаясь окклюменцией, чтобы никто не увидел её слабость. Том выделил её, и она не хотела его подводить, расплакавшись, как маленькая девочка. Она пережила в своей жизни столько, что теперь демонстрировать слёзы казалось чем-то оскорбительным. Однако вместо разрывающихся и скручивающихся мышц и ноющих костей, как при круциатусе, она ощутила сначала мягкое покалывание, но потом и оно исчезло, а на смену ему пришло согревающее тепло, как когда возвращаешься домой после долгой поездки. В семью. Она распахнула глаза, наблюдая, как золотисто-зелёные импульсы магии приникают под кожу и расползаются чернильным пятном, превращающемся в змею и череп. Гермиона закусила губу, прикрывая глаза. Её накрывало возбуждение и физическое, и моральное. Рука Тома, удерживающая её руку, казалась горячей, как кинжал. Он провёл большим пальцем по запястью, и она невольно задрожала.

Подняв взгляд на его самодовольное лицо, Гермиона поняла, что он наверняка знал, какой эффект производит на неё его прикосновение.

Том не отрывал жадного взгляда от разрастающейся метки, медленно расползающейся от точки прикосновения палочки к светлой коже. Она постепенно оформлялась в чёткий рисунок, а потом змея пошевелилась, ясно дав понять, что всё прошло успешно. И только в этот момент он поднял глаза, почувствовав на себе взгляд Гермионы. И тут же утонул в нём. Столько чувств и эмоций Гермиона никогда не демонстрировала. Её барьеры упали, обнажая боль, страх, неверие — и Том сначала испугался этого, но понял, что эти чувства гораздо глубже, чем кажутся. Они сильные, но эйфория, накрывшая Грейнджер, как и его самого, была сильнее. И хотя сосредоточенность и серьёзность, демонстрируемые окружающим, всё так же были на первом месте, он явно ощущал от неё волну какого-то детского восторга и возбуждения.

Это был первый и единственный момент в их жизни, когда они оба на мгновение полностью открылись друг другу и чуть не утонули в омуте эмоций, накрывших их, даже забыв, где они находятся.