Бисерная игла

У основания постамента также были положены две книжечки: «Расписание» и «Инструкция». Последняя описывала ряд команд, которые контролировались движениями жезла. Так, можно было отдавать команды: «сидеть», «лежать», «ждать», «лизать», «можно», «нельзя» и так далее. Особый интерес вызвали команды «жопа» (каждый поворачивался к командующему спиной, а затем низко наклонялся), «развлекайся» (объекты начинали самоудовлетворяться, на удивление бихевиористов, вне зависимости от окружающей обстановки) и «голос». Хорошо, если бы это было привычное «гав-гав». Для выполнения люди объединялись в пары и далее случался, примерно, следующий диалог:

«– Видели новую модель с улучшенным вбросом топлива и стержневыми поршнями?

– Ха-ха, конечно, отбеливание ануса пошло ей на пользу!

– Вы так говорите, как будто первый раз, за последний год, услышали политические новости.

– Нет, что вы, это уже давным-давно перестало быть модным. Не припомню, чтобы кто-то до сих пор котировал золотой перламутр.

– Ситуация…

– А давайте я зачитаю рэп?»

Конечный набор фраз установлен не был, однако выявилось, по разным оценкам, от 8 до 10 корневых тем подобных бесед. Первоначально ограниченность широты их круга было принято связывать с оперативностью обработки объектов, однако большинство исследователей сошлись на том, что эта особенность действительно была связана с индивидуальными способностями попавших под воздействие Архимеда.

Освобождение «заложников» прошло даже слишком просто. Опасения по поводу «двойного дна», ловушек, спящей агентуры – все они не оправдались. Более того, те, кто повергся воздействию, смогли вести практически полноценную жизнь, изредка гадя по расписанию себе в штаны, если их вовремя не успевали проводить до сортира. Таково было второе явление архимедова замысла.

В этот момент шокированное массовое общество решило прибегнуть к главному эволюционному инструменту – игнорированию, и паранойя, оставшись без теплого когнитивного угла, полностью перетекла из низов в верхи. Проходя высоколобыми коридорами власти, Григорий чувствовал, как шагает по колено в вязком субстрате из подозрений и страха. Вальяжные покровительственные походки «рулевых» превратились в угловатые скачки из кабинета в кабинет. Как в одном из разговоров пояснил товарищ, в узких кругах появилось уверение, будто бы, выходя из комнаты, можно однажды пропасть навсегда. Черные лаковые трубки на зеленокожих столах покрывались пылью, ведь разговоры теперь не доверяли проводам – они стали дрожащими перешептываниями, которые заполняли натренированные уши. Шепот полз по стенам, шуршал из-под ковров, тихим гулом прокатывался по стоякам. Морок звучащих мыслей покрывал ведомство тонкой паутиной. Зайдя однажды вечером в ватер-клозет, Рукоумов обнаружил там важный чин, который стоял перед зеркалом и тонул в отражении своего осунувшегося лица, похожего на залежавшийся баклажан. Когда агент уходил, военный не сдвинулся с места, но теперь старые венозные руки застыли на щеках с кровяными прожилками. Пальцы впивались, вдавливались в скулы, натягивая нижние веки. Он в одном из главных государственных органов или в палате сумасшедших? Грань стала эфемерной.

Лучшим способом отвлечься для Григория в таких случаях оставалась еда. Еще при вступлении в должность всех курсантов учили, что эффективность работы сохраняется только с помощью перерывов на отдых. Иногда он безликим проходимцем посещал старое кафе ушедшей эпохи, где повариха, в роду которой, несомненно, были титаны, богоподобной рукой вручала Рукоумову чебурек в промасленной салфетке. Хрустящее и жирное снаружи и мягкое внутри – тесто было идеальной прелюдией к бульонному взрыву вкуса сочного вареного мяса. Сидячих мест, по древней традиции, не было, поэтому едоки стояли подле друг друга, единые в негласном соревновании «Чей взгляд выразит наибольшее безразличие к остальным». Одни концентрировались на поглощении еды, обращаясь в слюнявое чавканье, другие использовали запрещенные приемы с чтением газет, третьи, насытившись, заторможенно потягивали из граненых апостолов общепита чай. Однако однозначным победителем в тот злополучный день стал грузный круглый мужчина, облокотившийся на конец высокого столика.