Бисмарк Отто фон. Мир на грани войны. Что ждет Россию и Европу

15 июня 1888 года трон империи занял молодой Вильгельм II, который не желал находиться в тени влиятельного канцлера. Стареющий Бисмарк подал в отставку, которая была утверждена кайзером 20 марта 1890 года.

75-летний Бисмарк получил почетный титул герцога и звание генерал-полковника кавалерии. Однако совсем от дел он не отошел. «Вы не можете от меня требовать, чтобы после сорока лет, посвященных политике, я вдруг вообще ничего не буду делать». Его избрали депутатом рейхстага, вся Германия отпраздновала его 80-летие, и он принял участие в коронации Всероссийского Императора Николая II.

После отставки Бисмарк решил изложить свои воспоминания и издать мемуары. Бисмарк пытался не только повлиять на формирование своего образа в глазах потомков, но и продолжал вмешиваться в современную ему политику, в частности, предпринимал активные кампании в прессе. Нападкам Бисмарка чаще всего подвергался его преемник – Каприви. Косвенно он подвергал критике и императора, которому не мог простить свою отставку.

Отто фон Бисмарк. Фото 1890 г.

Кампания в прессе была успешной. Общественное мнение склонилось в пользу Бисмарка, особенно после того, как Вильгельм II стал открыто его атаковать. Авторитет нового рейхсканцлера Каприви особенно сильно пострадал тогда, когда он попытался помешать встрече Бисмарка с австрийским императором Францем Иосифом. Путешествие в Вену превратилось в триумф Бисмарка, который заявил, что не имеет никаких обязанностей перед немецкими властями: «все мосты сожжены».

Вильгельм II был вынужден пойти на примирение. Несколько встреч с Бисмарком в 1894 году прошли хорошо, но не привели к настоящей разрядке в отношениях.

Смерть жены в 1894 года стала сильным ударом для Бисмарка. В 1898 году здоровье экс-канцлера резко ухудшилось, и 30 июля он скончался на 84-м году жизни.

Начало моей службы. Дело о приверженцах противоестественных пороков. Бракоразводные процессы. Чиновники и население

Школьное воспитание было поставлено у нас так, что после окончания школы, если я и не был республиканцем, то все же был убежден, что республика есть самая разумная форма государственного устройства; к этому присоединялись размышления о причинах, заставляющих миллионы людей длительно повиноваться одному, между тем как от взрослых мне приходилось слышать резкую и непочтительную критику правителей.

В то же время немецкое национальное чувство было во мне так сильно, что в первое время моего пребывания в университете я примкнул к студенческой корпорации, которая провозглашала своей целью заботу о развитии этого чувства. Однако при личном знакомстве с членами корпорации мне не понравилось их стремление избегать дуэлей и отсутствие у них внешней благовоспитанности и манер, принятых в обществе. Когда я узнал их еще ближе, то не мог одобрить и их экстравагантных политических взглядов; у меня сложилось впечатление, что утопизм сочетался у них с недостатком воспитанности.

В глубине души я тем не менее сохранял свои национальные чувства и веру в то, что развитие в близком будущем приведет нас к германскому единству; с моим другом, американцем Коффином я заключил пари, что эта цель будет достигнута не позже чем через двадцать лет. То, что я думал о внешней политике, было в духе освободительных войн, воспринятых под углом зрения прусского офицера.

В период, предшествовавший 1848 году, без связей в министерских и высших ведомственных кругах почти невозможно было рассчитывать на какое бы то ни было участие в прусской политике. Молодому чиновнику нужно было сначала пройти однообразный, измеряемый десятилетиями путь по ступеням бюрократической лестницы, пока, наконец, высшие инстанции могли обратить на него внимание и приблизить его к себе. Я же, насколько в моем возрасте вообще мог серьезно думать о служебной карьере, имел в виду дипломатическую деятельность. Для этого мне надо было выдержать прежде всего экзамен на правительственного асессора, а затем уже окольным путем, поработав в Таможенном союзе, искать доступа в дипломатию Пруссии.

Лица и порядки нашей юстиции, где началась моя деятельность, давали моему юношескому уму скорее критический, нежели назидательный материал. Практическое обучение начиналось с ведения протоколов уголовного суда. Советник фон-Браухич, к которому я был прикомандирован, поручал мне необычно много этой работы, так как я писал тогда исключительно быстро и четко.

Из «расследований», как назывались уголовные дела при тогдашнем порядке судопроизводства, на меня произвел особенно сильное впечатление процесс широко разветвленного в то время в Берлине общества приверженцев противоестественных пороков. Общество это имело сторонников и в высших кругах. Судебные акты, касавшиеся этого дела, были затребованы министерством юстиции, как говорили, по настоянию князя Витгенштейна и не были возвращены по крайней мере до тех пор, пока продолжалась моя деятельность в уголовном суде.

* * *