Сегодня это случилось.
С утра они, как обычно, ушли на прогулку подальше от Биаррица, гуляли в миндальных и тамариндовых садах, стреляли в тире, а потом, «укрывшись от людских глаз за скалами, поросшими цветущим вереском», плавали, ныряли и дурачились, как дети.
На четверть мили севернее Биаррица, в скалах у берега, они нашли узкое ущелье, и здесь, в изумрудной лагуне, Бисмарк, стоя по грудь в воде, обычно изображал скалу, а Кэтти забиралась ему на плечи и ныряла в воду, поднимая фонтаны брызг.
С берега Орлов индифферентно наблюдал за этой платонической идиллией, но ночью он в своих апартаментах с такой ревнивой энергией любил Екатерину, что Бисмарк не выдерживал, выскакивал из отеля, бежал к морю и с разбегу нырял в волны остудиться.
Однако днем он по-прежнему невозмутим, и сегодня после обеда расположился, как всегда, под окном своего гостиничного номера, а Кэтти, устроившись рядом, спросила:
— Так вы не демократ?
Бисмарк улыбнулся:
— Нет, ваша милая светлость, я не демократ и не могу быть таковым, я был рожден и воспитан аристократом!
— Пожалуйста, дядюшка! Расскажите мне о себе…
— Вообще-то, мои предки саксонские дворяне, — сказал он и поднялся, чтобы выбить трубку. — В двенадцатом веке они пришли на Эльбу через Нордмарк. Наверное, поэтому в юности я бешено влюблялся в англичанок. Одна из них была изумительно красива, почти как вы, и мы даже были помолвлены. Но я был нищим, и она вышла замуж за однорукого старика-полковника, имевшего высокую ренту, а я чуть было не застрелился…
Неожиданно из ее глаз брызнули слезы, она вскочила и набросилась на него с кулачками.
— Кэтти, что с вами? Кэтти! — изумился он. — Что случилось?
— Где? Где вы были? — зашептала она сквозь слезы. — Где вы были год назад?! — Затем порывисто отвернулась и бросилась прочь.
Бисмарк удовлетворенно раскурил свою трубку. Даже на холодной русской Неве случается ледоход. Он взял со своего подоконника чернильницу, перо и бумагу и написал Иоганне:
«С тех пор, как приехали Орловы, я живу с ними, словно мы совершенно одни на этой земле, и чуточку влюбился в эту хорошенькую госпожу. Конечно, она немного эксцентрична, в духе своих соотечественниц, но культурна и цивилизована в силу своего франко-немецкого воспитания».
16
Samois-sur-Seine, шато Бельфонтен,
княгине Анне Трубецкой-Гудович
«Дорогая маменька, в числе наших развлечений появилось еще одно — мсье Гардер, хозяин „Hotel d’Europe“, пригласил в свой ресторан новую певичку. Теперь за ужином эта певичка с легкомысленным пером в шляпке, переходя от столика к столику, поет песенки Беранже — каждому столику на языке, соответствующем национальности отдыхающих:
Спев это французам по-французски, она переходит к следующему столику, к англичанам, и поет им по-английски:
Все хохочут, а у мужчин, судя по Бисмарку, даже прибавляется аппетит. Он снова заказал себе тройную порцию блюд и бутыль красного бургундского. Ты просто не представляешь, сколько он может съесть и выпить!
Держа в руке депешу, только что полученную из Берлина, Николя сказал ему:
— Барон, а вы знаете, что творится в Берлине?
Но Бисмарк, увлеченный едой и певичкой, лишь отмахнулся:
— Нет, я совершенно забыл о политике и не читаю газет.
А певичка тем временем продолжала:
— А зря! — сказал Николя Бисмарку. — Конфликт вашего короля и социалистов в парламенте дошел до кризиса.
Бисмарк посмотрел на меня:
— Надеюсь, меня не затребуют в Берлин. Тут певичка перешла к немцам и запела по-немецки:
— Напрасно надеетесь, — заметил Бисмарку Николя. — Наша миссия в Берлине сообщила князю Горчакову… Вы же знаете князя?