Бисмарк. «Железный канцлер»

На руку Бисмарку играли выступления еще ряда епископов с антигерманскими заявлениями и реваншистская кампания во французской прессе. 30 октября «железный канцлер» через Арнима объявил, что немецкое правительство не будет медлить с войной до наступления выгодного для врага момента и что единогласное мнение делового мира — война лучше, чем постоянная ее угроза[526]. Он потребовал принятия незамедлительных мер против епископа Нанси и антигермански настроенной прессы. Под германским давлением французское правительство, действительно, пошло на ряд мер, потребовав от французских епископов и прессы осторожности и сдержанности.

Разумеется, свою роль играли и внешнеполитические соображения. Жестким давлением на французское правительство Бисмарк планировал ослабить его позиции и блокировать возможный монархический переворот. Аналогичные соображения играли свою роль и в рамках более масштабного кризиса, разразившегося год спустя — так называемой «военной тревоги».

* * *

В начале 1875 года в Петербург с особой миссией был направлен прусский дипломат Йозеф Мария фон Радовиц-младший. Формально он должен был временно замещать заболевшего германского посла в Петербурге. «Миссия Радовица» остается одним из самых загадочных эпизодов внешней политики Второй империи, поскольку о ней сохранилось не так много документальных свидетельств. Существует предположение, что Радовиц предложил Горчакову достаточно далеко идущее соглашение, которое обеспечивало бы России свободу рук на Балканах, а Германии — на западных рубежах. Сам Бисмарк незадолго до этого сделал примерно такое же предложение российскому послу в Лондоне графу Шувалову, известному своей прогерманской ориентацией: Германия готова «следовать русской политике на Востоке, если получит от России поддержку на Западе»[527]. Другая интерпретация подразумевает более скромные задачи — стимулирование активной политики России на южном направлении.

Российское руководство, опасаясь утратить свободу маневра, отвергло подобные инициативы. Остается не вполне понятным, чего именно добивался Бисмарк. Было ли его предложение вполне серьезным или он просто хотел предпринять весьма смелый зондаж, своеобразную разведку боем, в ходе которой предполагалось установить, как далеко зашло наметившееся в 1874 году австро-русское сближение и насколько Россия готова защищать позиции Франции в Европе? Второе предположение представляется весьма вероятным, особенно в свете последовавших вскоре событий.

9 апреля во влиятельной консервативной газете «Пост» появилась статья «Предвидится ли война?» Вывод, который делал автор статьи, был весьма тревожным: вооруженный конфликт между Германией и Францией уже на горизонте. Хотя формально газета была независимой, никто не сомневался в том, что публикация инспирирована правительством. Поводом для публикации стали два никак не связанных между собой мероприятии французского правительства: рост закупок лошадей за границей и кадровый закон 13 марта 1875 года, вводивший в каждом полку четвертый батальон. Правда, число рот в батальоне при этом уменьшалось, но на такие «мелочи» германская пропаганда старалась не обращать внимания. Даже военные специалисты, которые прекрасно понимали суть реформы, нагнетали атмосферу.

Одновременно из правительственных кругов Германии начали исходить сигналы о том, что страна действительно всерьез собирается начать превентивную войну. Особенно усердствовали в этом направлении военные, но и дипломаты тоже не отставали. 21 апреля вернувшийся из Петербурга Радовиц в беседе с французским послом доказывал всю правомочность превентивного удара по Франции. Глава прусского генерального штаба Мольтке также принимал в «военной тревоге» самое активное участие. В частности, он заявил английскому послу Расселу, что «желает войны не та держава, которая выступает, а та, которая своим образом действий заставляет других выступать» и, таким образом, немецкое нападение было бы вполне оправданным. 30 апреля, встретившись теперь уже с бельгийским послом Нотомбом, он вновь посетовал на скорость французских вооружений, которая «является неоспоримым свидетельством подготовки к войне. В таких обстоятельствах мы не можем ждать, пока Франция будет готова — наш долг заключается в том, чтобы опередить ее»[528].

Единственным, кто старался держаться в тени, был сам Бисмарк; это оставляло ему открытым путь для отступления в том случае, если бы события приняли нежелательный оборот. По сегодняшний день среди историков нет единого мнения по поводу причин «военной тревоги» и намерений имперского канцлера. Как всегда, он не считал нужным посвящать в свои планы никого, даже ближайших соратников.