А затем в один прекрасный день, когда я сделал вылазку в Лондон пополнить запас сигар, мне на Бонд-стрит повстречалась ее подруга Анжелика Вайнинг, поэтесса. Может быть, ты помнишь эту чуму, Корки? Ну, та, которая в одной достопамятной ситуации хотела позаимствовать брошку моей тетки, но я был тверд и не допустил ее к брошке – отчасти из принципа, а отчасти потому, что накануне брошку заложил.
С тех пор между нами возникла некоторая холодность, но, видимо, она успела забыть прошлое, потому что просияла на меня. Со всей зубастой благосклонностью.
– Полагаю, вы были в восторге от этой новости? – сказала она, когда мы обменялись положенными приветствиями.
– Новости? – сказал я, потому что понятия не имел, о чем она говорит.
– Что ваша тетушка возвращается домой, – говорит Вайнинг.
Корки, когда-нибудь во время дружеской политической дискуссии за кружкой пива ты получал кулаком в нос? Вот что я ощутил, услышав эти слова, столь небрежно оброненные посреди Бонд-стрит. Мы стояли у собачьего магазина, и даю тебе слово, два скотчтерьерчика и бульдожка в витрине вдруг умножились в четырех скотчтерьерчиков и двух бульдожек и все замерцали. Земля содрогнулась у меня под ногами.
– Возвращается? – пробулькал я.
– Разве она вам об этом не написала? Да, она отплывает в самое ближайшее время.
И, словно в трансе, Корки, я слушал, как эта баба излагает события, приведшие к трагедии. И чем дольше я слушал, тем больше крепло во мне убеждение, что мою тетю Джулию следовало захлороформировать еще при рождении.
В той кинокомпании, которая заручилась ее услугами, именитым авторам на жалованье, видимо, предоставляется немалая свобода рук. Участливые власти предержащие признают существование артистического темперамента и делают на него скидки. А потому, если бы моя тетка ограничивалась тем, что поплевывала бы на указания, терзала бедняг с камерами и загоняла бы режиссеров на деревья, никто бы и слова не сказал. Но в студии «Суперколосса» артистическим душам возбраняется одно: а именно унизанной кольцами рукой залеплять оплеуху Главному Боссу по ушной раковине.
А вот это-то в момент взрыва чувств, вызванного тем, что он назвал представленный ею диалог собачьей чушью, в которой ничего понять нельзя, и совершила моя тетя Джулия.
Как следствие, она теперь направлялась на восток и, согласно Вайнинг, могла прибыть в любую минуту.
Ну, Корки, тебе доводилось видеть меня в разных переплетах. Ты наблюдал своего друга – и не единожды, а много раз – загнанным в угол и с угрюмой улыбкой, застывшей на губах. И без сомнения, ты пришел к выводу, что он не из тех, кто легко сдается. И я действительно таков. Но в данном случае, вынужден признаться, я не видел возможности счастливого конца.
Передо мною стояла очевидная задача. Какой бы жуткой ни была мысль о том, чтобы закрыть поистине золотое дно, выбирать не приходилось: я должен был незамедлительно вышвырнуть из «Кедров» моих гостей, чтобы моя тетка, возвратившись к родным пенатам, нашла дом выметенным, убранным и без единого указания на чье-то постороннее присутствие.
Разумеется, я это постиг. Постиг во мгновение ока. Но трудность заключалась в вопросе, как, черт дери, осуществить подобное? Видишь ли, моя маленькая компания самовольных поселенцев заручилась нерушимыми соглашениями, и они имели законное право проживать тут шесть месяцев, из которых истекли только три. Так что невозможно было просто войти и сказать: «А ну пошли вы все вон!»
Щекотливейшая проблема. В этот раз за обеденным столом я не блистал. И моя рассеянность вызвала немало игривых замечаний. Впервые радушный хозяин «Кедров», как заметили все, сидел за столом в угнетенном безмолвии и не вносил свою лепту в шутки и острые замечания, которые озаряли стол, будто вспышки молний.
После обеда я удалился в кабинет моей тетки, чтобы еще поразмыслить. И тут мне пришло в голову, что раз уж одна голова хорошо, а две лучше, так девять окажутся еще лучше. Как ты помнишь, в этом предприятии я не был одинок. Доходы от него с самого начала делились – в пропорции, установленной на первой конференции, – между мной, дворецким, двумя старшими горничными, двумя младшими горничными, кухаркой, судомойкой и мальчиком – чистильщиком обуви. Я позвонил и поручил дворецкому созвать акционеров на чрезвычайное собрание.
И они незамедлительно просочились в дверь – мальчик – чистильщик обуви, судомойка, кухарка, две младшие горничные, две старшие горничные и дворецкий. Женский пол расположился на стульях, мужской выстроился у стены, а я расположился за письменным столом и по завершении некоторых формальностей встал и объяснил положение вещей.