- Господа путешественники, возьмите меня с собой, - прокричал Жан, догоняя нас. - Вы сможете предъявить меня как свою собственность, когда будете регистрировать свое имущество, а потом выгодно продадите меня как квалифицированного раба. Это даст мне более высокий статус, чем, если я прейду сам, как потерянный раб.
- Хорошо, пошли с нами, - ответил я, - а почему б тебе не зарегистрироваться как свободный путешественник? Денег на регистрацию мы тебе дадим.
- Что вы? Никак нельзя, - испугался Жан, - я уже стал рабом, и если провозглашу себя свободным, то потеряю свою карму.
- Почему так боишься ее потерять? Это что-то связанное с вашей религией? - заинтересовался Толик.
- Как, вы ничего не знаете про карму? - удивился Жан. Да как вы вообще живете в своих диких землях?
- Расскажи нам о карме, просвети нас, - улыбнулся Толик. - Да, и с чего ты решил, что мы дикари? Мы довольно образованные путешественники.
- Я слышал ваш разговор между собой. Вы говорите как росы с диких земель. Мой отец и с ними тоже торговал. А за карму нужно беспокоиться всю жизнь. Для свободных - ни убей, да ни укради чужого, для рабов - то же самое и еще почитай да не ослушайся господина своего.
- Да, ни много запретов, - усмехнулся Толик, а что ж ты карму свою и побегом и воровством кулона так подпортил?
- Кулон я не смог украсть, - опустив голову, ответил Жан, - я хотел маме в могилу его положить, чтобы она переродилась свободной. Она этого очень желала, а ее родовой кулон помог бы ей. У нас в роду все были свободными. С кулоном у нее было бы больше шансов снова родиться свободной. Если бы я смог украсть кулон, то испортил бы свою карму и родился в следующей жизни, может даже зверем. А смена хозяина не сильно очернит карму.
- И что же тут плохого - весело жить человеком, а потом умереть и родится животным? - спросил Толик.
- Ты говоришь прямо как эндристы, да не переродится им больше, - почти с гневом ответил Жан. - Хоть я и смутно помню свои прошлые жизни, но я был всегда достойным свободным человеком. Как радуется младенец, осознавший, что родился свободным, после долгих перерождений рабом. И как стыдно другому ребенку вспоминать себя животным.
Толик только присвистнул, и между ними завязался теологический диспут. С их споров передо мной открывались все новые и новые удивительные особенности этого мира. Оказывается люди, в их мире рождаясь, помнили свою прошлую жизнь и часто даже рождались в своих семьях. Рабы в основном всегда рождались рабами, свободные - свободными. Чтобы рабу родится свободным - нужно вести праведную жизнь рабом, но чаще рождались свободными рабы, которые в прошлых жизнях уже были свободными. Мог так же и свободный родиться рабом, если он в прошлой жизни сильно очернил свою карму, раб же в таком случае мог переродиться животным и при последующем перерождении в человека забыть все свои предыдущие жизни, помня только существование зверем. Таких рабов призирали. В детские годы их приходилось заново всему учить, начиная от элементарных вещей - как испражняться, заканчивая правилами поведения и речью. Мы же такой порядок вещей считали правильным, а то, что двухгодовалый ребенок может поучать своих родителей, и за ним ненужно присматривать - считали дикостью. Хоть физическое состояние и гормональный фон накладывал на детей определенные ограничения и вносили коррективы в их поведение, им не нужно было заново всему учиться, поэтому образовательная система здесь практически отсутствовала. По мере взросления воспоминания о прошлой жизни смазывались, а некоторые и забывались, но опыт и знания, особенно которыми постоянно пользуешься, накапливались. Странно, что у народа, которому не нужно заново учиться, так не далеко шагнула наука. Странностей хватало в этом мире. Численность населения практически не изменялась, зачатие у женщин было возможно, если где-то умрет человек ее статуса. Если у свободной женщины рождался бывший раб или зверь, считалось что человек, либо искупил свою вину, либо был большим праведником, но такое случалось очень редко, в основном у рабов рождались рабы, а у свободных - свободные. Пока Толик с Жаном болтали, я достал с мешка Толикину сменную рубаху. Прямо на ходу соорудил заклинание письменности, и присев прямо на траву нанес витиеватую цифру - один, на спину рубашки. Ребята, остановившись, обернулись.
- Что ты там застрял? - спросил Толик.
- Держи Жан рубашку, - продемонстрировал я свое творение. - Теперь ты под номером один, а твой комбинезон мы немного изменим.
После того как Толик попробовал себя в качестве модельера и дизайнера, Жан стоял перед нами в штанах с бретельками, переделанными с его комбинезона и в довольно изысканной рубашке с цифрой один на спине. Рубашка, конечно, была великовата, но благодаря шнуркам и подвязкам получилось очень даже стильная, как на мой взгляд. Нас Жан считал дикарями, но относился к нам очень уважительно. Когда Толик в шутку объявил его своим почетным рабом номер один, он принял это в серьез и стал относиться к нему с особым почтением.