Бит Отель: Гинзберг, Берроуз и Корсо в Париже, 1957–1963

Вскорости Аллен, Питер и Грегори обнаружили, что в Париже героин был лучше того, что они брали в Мехико или у Билла Берроуза в Нью-Йорке. Главным поставщиком в отеле был человек по прозвищу Хадж, это имя означало, что он совершил паломничество в Мекку. Он был известен, потому что предлагал очень хороший товар. Аллен писал Джеку: «Героин был таким чистым, что мы нюхали его, просто нюхали, без всяких этих мерзких влагалищных иголок, и нам становилась так же хорошо, как после гашиша, но это все длилось дольше и сильнее». Марихуану было легко достать, и стоила она дешево – «для посещений Лувра».

Аллен, который был заядлым любителем музеев и достопримечательностей, с удовольствием разглядывал каждый дом и улицу. Ему нравились запущенные дома XVI в. в его quartier, нравились неизвестно откуда возникавшие маленькие скверики, шумные торговые улочки, канавы, по которым, чтобы прочистить их, дважды в день пускали воду. Он разглядывал восхитительные завитушки Гектора Гимара на входе в метро, сделанные в 1900 г. в чистейшем стиле ар-нуво[28]. Париж – изумительное место для прогулок, но Аллен редко заходил дальше «Табака Сан-Мишель» – любимого местечка жильцов Бит Отеля, или одного из уличных кафе на бульваре Сен-Жермен, бульвар тогда по-прежнему был вымощен булыжником и выглядел точно так же, как во времена построившего его сто лет назад барона Гусмана. Питер часто гулял вместе с Алленом, а Грегори обследовал город самостоятельно, как правило, с одной из своих многочисленных подруг, и частенько только под утро возвращался в их номер в отеле.

Аллену нравилось гулять по Мосту искусств, длинному и тонкому железному мосту, перекинувшемуся через Сену и соединявшему Лувр и Институт Франции; строили его первоначально как пешеходный, и люди могли сидеть на стульях, стоящих между апельсиновыми деревьями в кадках. Тут, из этого тихого рая, можно было разглядывать рыбаков на острове Сите и сказочное парижское небо. Другим его любимым местом, где можно было просто посидеть и подумать о жизни, был Люксембургский сад, он был разбит на итальянский манер, но атмосфера там царила абсолютно французская, там всегда было много студентов из близлежащего парижского университета, которые читали или загорали на скамейках. Люди собирались кучками, усаживались на спинки тяжелых железных стульев, дети катались на осликах или пускали плавать по пруду кораблики. Здесь давали представления кукольные театры, выступали музыканты, пожилые люди играли в карты и лото, иногда с близлежащего корта доносился стук теннисного мячика.

Аллен всегда любил посещать литературные местечки и поставил себе целью посетить все кафе, где собирались литераторы: D^ome, Deux Magots, Brasserie Lipp, Flore, Rotonde, Closerie des Lilas и La Coupole. Особенно ему понравилась Le Select на бульваре Монпарнас с огромным тентом и неоновой вывеской, написанный причудливыми буквами, любимое местечко Рэдклиф Холла и леди Уны Трубридж, Пикассо, Кики де Монпарнас, Андре Жида и Макса Жакоба. Как только у него появлялись деньги, он сидел в той части кафе, что располагалась на улице, и потягивал кофе, наблюдая за проходящими мимо знаменитостями. Во время этих событий в Бит Отеле Честер Хаймс написал несколько книг, сидя в уличной части Select, привлекающая глаз фигура в габардиновом плаще с короткой стрижкой и маленькими усиками. Он был похож на одного из тех детективов, о которых писал. Многие обитатели отеля любили собираться там и обсуждать планы на вечер. Тринадцатого ноября Гинзберг написал Керуаку: «Я сижу в кафе Select и плачу… я на той неделе написал первые несколько строк будущей огромной элегии, посвященной моей матери:

Прощайте
Длинные черные сапоги
Прощайте
Точеная талия и стальные пояски
Прощайте
Коммунисты и драные чулки
…
Твои глаза – изумление
Твои глаза – лоботомия
Твои глаза – удар
Твои глаза – развод
Только твои глаза
Твои глаза
Твои глаза
Твоя смерть и охапки цветов
Твоя смерть – в окна больше не бьет солнечный свет.

Мне лучше пишется, когда я плачу, словом, я написал несколько страниц подобных рыданий, мне пришло в голову растянуть эти рыдания на целую поэму, потом поработаю над ней и создам большую элегию, может быть, она не будет такой уж скучной местами, мне просто нужен ритм, подобный плачу».

Те 56 строчек, что он написал в Select, стали «Кадиш. Часть IV», и они претерпели лишь незначительные изменения: были убраны несколько повторяющихся строчек, некоторые образы слились в один: ритм стал казаться более «плотным». Большая часть «Кадиша» была написана за один раз в то время, как он ехал в Нью-Йорк, но идея написать поэму родилась именно в Париже. И хотя она и не стала такой известной, как «Вопль», ее часто называют лучшей поэмой Гинзберга.