Бите-дритте, фрау мадам

И я ударила. Короткие секунды, ушедшие на то, чтобы очутиться возле избы, вместили в себя очень много. И доведенную до автоматизма «разгонку», и сочинение собственного некролога. Я уже выворачивала из-за угла, когда визг вжавшейся в деревянный сруб Нади, конопатой тринадцатилетней девчонки с накрученными на бигуди волосами, повторился. На нее медленно и потому еще более жутко надвигался тот самый бугай, которого не смог свалить Николай Чинаров, несмотря на всю свою десантную подготовку. А вокруг замыкали полукольцо дико гогочущие мужики, подзадоривая своего предводителя.

Дрожащая от напряжения пружина, до отказа сжавшаяся во мне, на миг замерла, чтобы тут же распрямиться, сметая на своем пути любые препятствия. Двое или трое мужиков разлетелись в разные стороны, а их вожак так и не успел сообразить, почему рука его вдруг сочно треснула, выставляя напоказ обломки кости. Рев бугая услышали, наверное, даже в Ухабове, и мне, с детства не выносившей громких звуков, пришлось успокоить его ударом в висок.

Мужик упал как подкошенный, и прежде чем на меня накинулись его товарищи по классовой борьбе, я успела разглядеть неподалеку остальных налетчиков, упоенно пинавших два слабо шевелящихся тела. Наверное, очень скоро я тоже лягу на эту выгоревшую от жары траву и смогу только безмолвно дергаться в ответ на очередной злорадный пинок, но пока я еще на ногах…

Очень может быть, что в то пропахшее бензином утро я действительно показала все, на что была способна. И даже чуточку больше. Потому что когда выдалась малая передышка, и я сумела немного перевести дух, обводя побоище правым, еще открывающимся глазом, – оказалось, что желающих пообщаться со мной сильно поубавилось. Маты вперемешку со стонами доносились из-за основательно поредевшего живого полукруга, куда сумели уползти некоторые мои противники. Остальные неподвижно лежали тут же, затрудняя своим подельникам доступ к моему покачивающемуся от усталости телу. Похоже из двенадцати человек на ногах осталось ровно половина. Выходит пять-ноль в мою пользу. Неплохо. Очень даже неплохо. Пожалуй, даже Немов остался бы доволен моими достижениями. Жаль только, что я не смогу ему о них рассказать. Потому что еще шестеро деревенских, оставив на время игру в футбол, где вместо мяча – живое человеческое тело, поспешили на помощь своим соратникам.

Я еще успела порадоваться, что сумела вытолкнуть Надю из живой ловушки и сделать так, чтобы желающих ее преследовать не нашлось. А потом, встряхнув руку, сломавшую уже не один крестьянский черенок, прыгнула на ближайшего мужика, у которого кровь из разбитого носа оставляла яркие кляксы на когда-то белой футболке. Скоро на меня навалятся остальные, о чем свидетельствует рванувшийся из одиннадцати глоток поток ругани. Уже совсем скоро…

Короткая автоматная очередь, прозвучавшая в самый нужный для меня момент, заставила всех замереть и растерянно завертеть головами в поисках подоспевших к месту происшествия омновцев. Но вместо взвода крутых парней в камуфляже и масках, перед нами предстала Степанида Егоровна Силантьева, из-за спины которой осторожно выглядывал мой недисциплинированный подопечный. В руках бабы Степы трепыхался немецкий «Шмайссер», направленный отнюдь не в землю.

– А ну пошли отсюда, если жизнь дорога! – рявкнула старушка голосом отставного фельдфебеля. – Считаю до трех! Раз…

На счет «три» последние бойцы революционного отряда деревни Дмитровки уже заволакивали своих раненных товарищей в ближайшие заросли.

– Боятся они меня, – удовлетворенно ухмыльнулась баба Степа и потрепала по затылку Пашку Панфилова, дерзко вскинувшего голову под моим укоризненным взглядом. – Я могла бы их разогнать и без этого…

Она энергично взмахнула автоматом, болтающимся на отлично сохранившемся кожаном ремне. Правда, при ближайшем рассмотрении ремень оказался просто новым. Выходит, не запускала бывшая секретарша оставшееся от прежних хозяев наследство. Холила и лелеяла, меняла ремни и смазывала, чтобы в один прекрасный момент… Зачем тебе старый немецкий автомат, баба Степа? Нет, ты, конечно, с его помощью здорово нас выручила, но…

– Ты не стой столбом, – скрипучий старушечий голос безжалостно вырвал меня из раздумий. – Мужикам нашим помочь надо. А ты, пострел, отцу позвони. Пусть едет сюда и врача заодно прихватит. Боюсь, Коленьке моей помощи мало будет.

– Как я позвоню? – растерялся Пашка. – У меня папка телефон отобрал…

– Возьми у меня в сумочке, – отмахнулась я, со страхом наклоняясь над беспамятным Николаем.

– А милицию вызывать? – не отставал Пашка.

– Не… кх-кх… Не надо, – прокашлял за моей спиной голос Виктора Игоревича.

Я обернулась и встретилась с его пронизывающим взглядом. Почему-то по лицу Зацепина не били, и глаза оставались такими же ясными, как если бы он толкал сейчас речь в своем Дворянском собрании. Зато лежал историк, согнувшись в три погибели, обнимая руками живот, и тонкая струйка крови стекала по подбородку из перекошенного болью рта. Зрелище, надо сказать, жуткое. Если ему отбили внутренности…