Бите-дритте, фрау мадам

Мерное покачивание было до боли знакомым, а сопровождающий его частый стук – вообще родным. Поезд. Я еду в поезде. Точнее, меня везут. И везет человек, за которого восемь лет назад я собиралась выскочить замуж, чтобы жить долго и счастливо. И умереть в один день. Только вместо моей свадьбы были чужие похороны, а вместо счастливой жизни – сплошное бегство от самой себя.

Я открыла глаза и тут же закрыла их, чтобы не смотреть на новое лицо Виталия, которое никак не подходило к его рукам – таким знакомым и близким. Разумеется, близким, если эти руки вот уже пять минут гладят меня во всех направлениях.

– Таля, что делаешь? – пробормотала я, еще не вынырнув окончательно из омута сна. – Куда ты меня везешь?

– Я ведь уже сказал – в Германию. – Немов выудил из кармана мой загранпаспорт. – Видишь? Я продиктовал кое-кому твои данные, и на границе нас уже будет ждать курьер с визой. Пока туристической. А в Германии сделаем тебе что-нибудь посерьезней.

– Где ты его взял? – поразилась я.

– Там где он у тебя лежал, – как ни в чем не бывало, отчитался Виталий. – В твоей сумочке. А сумочка в тумбочке. А тумбочка в изголовье двуспальной кровати. А на кровати спал мертвым сном твой…

– Мертвым сном?

Я смотрела в любимые когда-то глаза, от которых не осталось даже цвета, поблекшего от белизны сибирских снегов, и не могла поверить. Неужели этот сумасшедший пробрался в охраняемый дом и… Нет! Этого не может быть! Виталий не мог… То есть, мог, но не стал бы…

– Да, не дрожи ты так! – Немов крепко сжал мои плечи. – Я имел в виду, что твой орел валялся на кровати мертвецки пьяным. Его даже труба архангела Гавриила не разбудила бы. Нашла за кого выходить замуж!

– Да, нашла! И тебя не спросила. А не нравится – пиши заявление об уходе, – я собрала остатки сил и, тряхнув плечами, сбросила его руки. – Не понимаю, на что ты надеешься? Неужели думаешь, что Павел будет бездействовать? Как бы ты на его месте поступил?

– Не знаю, как бы поступил я, – усмехнулся Немов, – а он проспится, переломает в комнате всю мебель, напьется до зеленых чертей и навсегда вычеркнет неблагодарную стерву Нику Евсееву из своей жизни.

– Почему? – опешила я, даже не обидевшись на «стерву».

– Потому что найдет на тумбочке записку, в которой синим по белому твоим почерком написано: «Прости меня, Пашенька. Но я не могу стать твоей женой. Я люблю и всегда любила только одного человека. И ты его знаешь. Сегодня я уезжаю к нему. Спасибо тебе за все. Будь счастлив, Пашенька. Надеюсь, что ты еще встретишь женщину, которая полюбит тебя так, как я не смогла полюбить. Прощай». И подпись: «Не твоя Ника».

Из состояния ступора меня вывел вежливый стук в дверь. Вошедшая официантка, глядя строго перед собой, поставила на столик бутылку коньяка и два ланч-бокса. Рюмки, как оказалось, там уже стояли.

Нет, я не возопила «спасите». И не только потому, что потеряла дар речи от услышанного. Меня не нужно спасать. Если я захочу, то выйду из поезда на любой станции. И пожирающий меня глазами Немов не помешает. Просто не станет этого делать. Физически. А вот морально…

– Когда это ты умудрился мой почерк освоить? – мрачно спросила я, едва дверь купе захлопнулась за официанткой.

– Коллекционировать почерки – мое хобби, – хмыкнул Немов. – Я, конечно, не особо крупный специалист, но вряд ли твой Павел затребует графологическую экспертизу.

– Зачем? Господи, ну зачем ты это делаешь? Хочешь во второй раз сломать мою жизнь? Унизить меня? Как я ему все это объясню? Он ведь мне никогда не поверит до конца. Он же чокнутый!

– Вот я и не хочу, чтобы ты за такого замуж выходила, – бессовестно улыбаясь, сообщил Немов. – Лучше выходи за меня.

Он с силой сжал мои колени и, впиваясь глазами прямиком в душу, лихорадочно продолжил:

– Восемь лет назад судьба сыграла с нами злую шутку. А сегодня подарила еще один шанс. Ты помнишь, как мы мечтали об этом. Когда ты вернешься из Англии, мы закатим такую свадьбу, о которой даже через двадцать лет старики внукам рассказывать будут. Может, я и воскрес только ради того, чтобы наша мечта осуществилась. Почему ты так смотришь на меня, Ника? Не молчи, ответь!

Но я безмолвно смотрела на его измененное лицо и радовалась, что не вижу своего Немова. Скальпель хирурга перекроил дорогие когда-то черты, а абсолютно седые волосы добавили ему еще добрый десяток лет.

Что я могу сказать тебе, мой похититель? Все эти долгие семь лет я ненавидела тебя. И любила. Даже когда узнала, что ненавидеть и любить уже некого. Наверное, я ненормальная. Любая другая на моем месте плюнула и забыла. А не бегала бы от своей любви по всей стране, упрямо игнорируя тот факт, что таскает ее в собственном сердце. Воскресни ты чуточку раньше, и все могло бы быть совсем по-другому. Но ты опоздал, и я успела встретить… «Новая любовь убивает старую», – кажется, так говорилось в бессмертной «Анжелике». Все верно. Тогда почему я еще сижу здесь? И, не отрываясь, смотрю в твои глаза, от которых осталась лишь знакомая боль. Та же боль, что когда-то проживала в моем сердце.

– Ты что из самой Германии за мной приехал? – грубовато спрашиваю я, когда молчание затягивается удавкой на шее.

– Нет, я уже был в России. По делам, – нехотя отвечает Виталий.

– По незаконным?

– В какой-то степени, – усмехается он, на мгновение напоминая себя прежнего. – Ты же понимаешь, что у людей моей профессии только два пути. Либо защищать интересы государства, либо… интересы тех, с кем у этого государства возникли некоторые разногласия. А поскольку защищать интересы Германии я не собираюсь, то… Я уже провернул почти половину задания, когда наткнулся на эту статью в интернете.

– Значит, ты подвел своего клиента? И лишишься гонорара? И все из-за меня… – скривилась я, – Не жалеешь?

– Я бы мог сказать, что ни о чем не жалею, потому что ты бесценна, – у Немова слегка дернулось правое веко. – Но я скажу как есть. В этом деле и гонорар не бог весть какой, и время терпит. Так что я успею обустроить тебя в Германии, а потом вернусь и закончу начатое.

– Ну, ты нахал! – возмутилось во мне что-то глубинное женское. – Мало того, что меня за безответную куклу держишь, так еще и бесценной не считаешь!

– У всего есть цена. И у тебя тоже. Только не спрашивай меня о ней, – покачал головой Немов и, резко придвинувшись, схватил меня за плечи. – Конечно, я не Павел Челноков. У меня нет папаши-миллионера, который не моргнув глазом, обеспечил лучшему другу, то есть мне, пятнадцать лет строгого режима.

От возмущения я взвилась так, что едва не пробила головой верхнюю полку.

– Блин! – вырвалось у меня закономерное российское.

– Тихо, тихо, – он крепко обнял меня и начал бережно гладить место удара. – Я пошутил, Ника. Ты, наверное, действительно своего Пашеньку того… Либе. Хотя мне трудно в это поверить. Я скорее предположил бы, что ты на самого миллионера запала. Тебе же всегда мужики в возрасте нравились. Такие, как он. Как я…

– Когда следующая станция? – вместо ответа спросила я, выворачиваясь из объятий и с удивлением замечая, что мне почему-то не хочется этого делать.

– Сойдешь?

– А как же! Если только ты мне опять эту дрянь не вколешь. У меня от нее, между прочим, голова до сих пор болит.

– Выпьем, – подвел Немов черту, и потянулся за рюмками. Потом подумал и, взяв стоящие рядом стаканы в извечных металлических подстаканниках, наполнил их до середины. – Должно помочь.

Мы молча выпили. Он не стал закусывать. А я мрачно ковырялась в ланч-боксе, вылавливая кусочки жареной курицы под доносящуюся из динамиков на удивление знакомую мелодию. А… «Вечная любовь». Можно подумать, что такая бывает! Но почему тогда так ноет сердце, состязаясь в садизме с раскалывающейся от боли головой?

– Станция через полчаса, – Виталий уже не смотрел на меня. Больше всего его интересовал проносящийся за окном рассветный пейзаж. – Вот твоя сумочка. Документы. Денег на обратный билет я тебе добавлю.

Он так и не повернул головы. Мимо проносились розовые стволы сосен, запятнанные зеленью хвои лишь у самых верхушек.

– Прости меня, – это не он, это я сказала. Будь проклята эта бабская жалость! Ведь это он должен у меня в ногах валяться, вымаливая прощение за мою едва не погубленную жизнь. Что я, зря из-за него топиться ходила?

– Я Челнокова и правда люблю, – продолжала я нести несусветную чушь. – Так же как тебя. Тогда. Сильно. Наверное. Он мне жизнь спас. Три раза. Он меня любит.

Сухой смешок, сорвавшись с чужих губ, заметался по купе. И это меня взбесило.

– А на что ты надеялся?!

– На то, что ты меня еще любишь, – просто ответил Немов, отрываясь наконец от окна.

– Ложь, вздор и провокация! – заявила я недрогнувшим голосом, но глаза все-таки отвела. И напрасно. Потому как не сразу заметила, что нас с Виталием уже не разделяет маленький столик. И восемь прошедших лет тоже не разделяют. Это позавчера он сделал мне предложение. Это вчера мы ездили на шашлыки, и он обжегся, наступив босой ногой на уголек, далеко отлетевший от предоставленного самому себе костра. Это сегодня я призналась, что жить без него не могу. Это сейчас я, счастливо зажмурившись, погладила жесткий ежик коротко остриженных волос и, плавясь под ласками его сухих горячих губ, едва сдержала готовый вырваться стон, – вдруг услышат в соседнем купе. Купе?!!