«Битлз» врозь

По правде говоря, Extra Texture (Read All About It) мало обнадеживал. А жаль: Джордж очень старался, быть может, даже слишком. Альбом получился затянутым (более сорока минут звучания), песни изобилуют вокальными и струнными партиями, подмешанными явно из коммерческих соображений. Еще два момента свидетельствовали о том, что Джордж больше не относился к своим слушателям с былым пренебрежением: первая песня альбома, You, и приглашение «Легза» Ларри Смита, бывшего барабанщика Bonzo Dog Band, для участия в последней, ему же и посвященной. You была написана Джорджем для Ронни Спектор, и предполагалось, что она последует за Try Some, Buy Some. Последняя, однако, успехом не пользовалась, и You так и оставалась незаписанной до тех пор, пока Джордж сам за нее не взялся. На поверку эта песня была еще сильнее предыдущей и идеально подошла бы для миссис Спектор. С другой стороны, то, что Джордж разыскал «Легза» Ларри (участвовавшего в записи «с разрешения совета графства Оксфордшир») вызвало интерес, однако песня получилась неудачной, поскольку вокал потерялся в общей неразберихе. Возможно, Ларри и было что сказать, но кто ж его знает? Харрисон, не желавший более подставляться под удары критиков, отныне не печатал на конверте своих текстов. Из тех песен, слова которых можно разобрать на слух, две, The Answer's At The End и This Guitar (Can't Keep From Crying), опять обращены к критикам с просьбой не судить слишком строго. В данном контексте мольбы эти более привлекательны. Что ж, так и быть, не будем. В музыкальном отношении Extra Texture не такой уж хороший альбом, а вокал все еще оставляет желать лучшего, но у него есть свои достоинства и нет очевидных промахов.

Одно из достоинств — рисунок на этикетке: огрызок яблока. Да, к этому все и пришло. Выпуская альбом именно в этот момент, Джордж тем самым обеспечил ему по крайней мере одну отличительную особенность: Extra Texture стал последним оригинальным альбомом, изданным Эппл.

Этот период был особенно странным для Джона Леннона. После того как Джон оставил Йоко и отправился в Лос–Анджелес (он сбежал с секретаршей Йоко, Мэй Пэнг), он погрузился в беспробудное пьянство и вел бурную беспутную жизнь, как правило, в компании близких друзей Гарри Нильссона, Кита Муна и Ринго. Для них такой образ жизни был более привычным, чем для него: Нильссон всегда слыл заводилой среди рок–братии, а для Муна жизнь на пределе была единственным естественным состоянием. Джон не привык к такому безалаберному времяпрепровождению: ничего подобного он не испытывал со времени битловских выступлений в Гамбурге. И все же ему никогда не чужда была анархистская вольница, и он не нуждался в наставниках для того, чтобы хорошенько оторваться. «Я вел себя, как обезглавленный цыпленок», — говорил он в интервью «Роллинг Стоун». Отныне местные утренние газеты будут пестреть отчетами о ленноновских вакханалиях. «Я то и дело просыпался пьяный в каких–то непонятных местах или читал в газетах о собственных странных поступках, из которых половину я совершал, а половину — нет. Я прожил год в каком–то безумном сне. Одна ночь отличалась от другой лишь названием выпивки или города». («Роллинг Стоун», июнь 1975).

Не так уж трудно объяснить такую внезапную страсть к диким выходкам. Жизнь Леннона становилась все более невыносимой. Проблемы с визой и опасность депортации непрерывно довлели над ним вот уже более двух лет, его некогда крепкий союз с Йоко развалился; положение казалось ему безвыходным, он был одинок и чувствовал, что стареет. Его также беспокоило то, что он уже долгое время не мог добиться успеха; шутливая поздравительная телеграмма Ринго выдала его неуверенность — сможет ли он вообще когда–нибудь написать хит? Быть может, он разучился делать свое дело? Подобные невеселые мысли вряд ли развеялись после того, как он попытался записать свое возвращение в рок–н-ролл. Он задумал альбом на основе материала, написанного другими: классических рок–песен 50- начала 60–х, выдержанных в духе раннего, бескомпромиссного рок–н-ролла. «Oldies But Mouldies» — так он собирался его назвать. Однако нельзя сказать, что работа с Филом Спектором шла гладко.

В то время как Леннон, Нильссон et al [и остальные (фр.)] пребывали в состоянии временного помешательства, вызванного безудержным употреблением алкоголя, Спектор, похоже, обитал в личном аду настоящего безумия.

Он всегда был необузданным сумасбродом, но в последнее время все это приняло более зловещую форму. Он уже много лет провел в уединении — точнее было бы сказать, в одиночном заточении, поскольку хорошо было известно, что он помешан на собственной безопасности и живет вооруженный до зубов в окружении целой системы стен, оград и сигнальных устройств.