Родина была щедра и обладала цепкой памятью. Не забыли никого, даже последнему смесителю ингредиентов в алхимической лаборатории достался знак отличия «За безупречную службу».
Клан лихорадило, клан был в шоке. Позабытая было Родина напомнила о себе, признала заслуги, попросила удержать плацдарм и прикрыть от супостата два миллиона русскоязычных жителей кластера и сто семь тысяч сорвавшихся.
Я задумчиво морщил мозг, оценивая изменившуюся вводную. Услышать свое имя из уст президента (да пусть даже двойника для официальных мероприятий!) – лестно.
Не знаю, действительно ли я заслужил высшую награду или получил ее авансом – но и она грела душу. А уж миссия защиты Отечества в сочетании с бафом от Неназываемого – превращали нас в былинных богатырей.
Но с другой стороны… Прежний Глебка еще не до конца растворился в суровом кланлиде, могучем первожреце и отмороженном феодале. И его не радовало внимание великих мира сего, и ответственность за очередные миллионы разумных, вновь торжественно повешенная на шею…
А может и вовсе – играет нас Контора втемную, демонстрируя мультики, раздавая виртуальные фантики и ловко манипулируя первичными инстинктами русского человека. Дом, семья, Отечество, Родина…
Очень, очень надеюсь, что это не так! Ибо содрогнутся от ужаса паркетные генералы, если узнаю, что парней тупо развели на скупые слезы!
Павший отозвался в тот же вечер. Услышав о предательстве, он пришел в неописуемую ярость, вылившуюся в черную магическую бурю над шпилями Первохрама.
Дрожали под хлипкими шатрами беженцы, срывались по тревоге боги Светлого пантеона, решившие, что началась атака через астрал.
А Пашка страдал… Юный бог, впервые цинично попользованный и обманутый хитроумным человечишкой…
Глава 18.
Проснулся я от жуткого ощущения – кто-то тормошил мой разум, настойчиво пытаясь достучатся до сознания.
-- Глеб, проснись! Там Неназываемый! – голос Бэрримора ввинчивался в сонную муть.
-- А?! Что? Что с ним?!
-- Страдает, ревет и плачет! Как бы в петлю не полез! Помнишь, клерик из Северных Казарм повесился от неразделенной любви? Полчаса вытащить не могли – раскачивался и ругался!
-- Тьфу, на тебя!
Я потряс головой – до чего же гадкое ощущение эта ментальная побудка – словно телефон в режиме виброзвонка запихнули между полушариями мозга.
-- Не звони мне больше! Блин, то есть не буди меня так, без реальной нужды!
-- Но я не шучу, прислушайся, а лучше выгляни в окно! Он ведь реально – плачет!
Я нахмурился – кто Пашку обидел, какая сука?!
Отключив силовой щит на оконной раме, я отмахнулся от вопросительно приподнявшейся на кровати Лизки и свесился наружу.
Е-мое! Павший?! Ты чего?!
Бог сидел на ступенях храма, скорчившись и громко всхлипывая.
-- Пашка, держись! Я сейчас!
Не раздумывая, я сиганул в окно, в одних батистовых труселях и с центнером ярости в душе, словно старший брат разглядевший плачущего младшенького.
Пять этажей, три секунды полета и хруст сломанной кости.
Отмахнувшись от простыни сообщения, я резко повернулся к главе Пантеона и уставился в его удивленные, залитые веселыми слезами глаза. Плечи бога судорожно содрогались от едва сдерживаемого смеха.
-- Пашка, ты чего?!
Неназываемый одним движением брови исцелил мою кособокость, промокнул белым плюшевым ухом уголок глаза и все еще всхлипывая, ответил вопросом на вопрос:
-- А ты чего распрыгался?
Я еще не до конца осознал открывшуюся мне картинку, как сверху раздалось истеричное:
-- Держитесь! Я сейчас!
Вскинув голову, оценил падающие на меня эльфийские прелести Лизки, и едва успел подставить руки.