Битва

Анри отвез актрису в Вену и высадил перед театром, где она надеялась выступить. Прежде, чем расстаться, любовница одарила его пылким поцелуем; Анри закрыл глаза и ответил на него, представляя себе губы другой, той, которую он любил безумно и издалека. Валентина побежала к входу, скрытому за колоннадой, на мгновение обернулась и, прощаясь, махнула затянутой в перчатку рукой. Анри вздохнул. «Боже, как я устал!» — подумал он и дал кучеру адрес розового дома на Йордангассе, где жил уже третий день. На задний план отошли война, болезнь, друзья, теперь он мечтал только о мадемуазель Краусс, в его глазах она была воплощением самого совершенства. Неделей раньше он считал Чимарозу[45] лучшим из композиторов, теперь же мурлыкал себе под нос Моцарта: по вечерам в большой гостиной Анна и ее сестры исполняли для него скрипичные произведения этого австрийского музыканта.

На острове Лобау было всего одно каменное строение — старинный охотничий домик, где принцы семейства Габсбургов пережидали внезапные грозы. Месье Констан разводил огонь в камине на первом этаже; многочисленные слуги чистили, подметали, расставляли мебель, доставленную в фургонах из Эберсдорфа, где император изволил провести ночь. Повара распаковывали свои кастрюли, сковородки, вертела, всевозможные кухонные припасы, в том числе непременный пармезан, который его величество употреблял с любым блюдом, любимые им макароны и, конечно же, шамбертен[46]. Два лакея собирали железную кровать. За обустройством временной резиденции императора следили камердинеры и поторапливали прислугу:

— Пошевеливайтесь, бездельники!

— Несите посуду! Подсвечники!

— Ковер кладите здесь, на лестничной площадке!

— Сожалею, господин маршал, но это резиденция императора!

Маршал Ланн не входил в число вышколенных придворных шаркунов, он был выше и куда сильнее камердинера, преградившего ему путь. Он без лишних слов ухватил бедолагу за расшитые серебром лацканы фрака и с силой отшвырнул в сторону. На вопли слуги и недовольный рык маршала примчался Констан, издалека услышавший знакомый голос Ланна. В итоге прислуге пришлось уступить, и бесцеремонный вояка обосновался на первом этаже в помещении с невысоким потолком и кучей соломы на полу. Маршал утащил к себе в берлогу ручной подсвечник, стул и бюро, на которое бросил саблю и треуголку с плюмажем. Ланн был известен своей гневливостью, но умел держать себя в руках, и лишь красневшее лицо выдавало его истинные эмоции. В спокойном состоянии оно дышало безмятежностью; коротко подстриженные светлые вьющиеся волосы обрамляли тонкие благородные черты. В сорок лет у него не было и намека на животик, а из-за ранения шеи, полученного при штурме крепости Сен-Жан-д’Акр, он держался подчеркнуто прямо. И лишь когда старая рана начинала всерьез его беспокоить, маршал потирал шею рукой... Это произошло во время второй атаки на цитадель. Он взбирался на стены, ни на шаг не отступая от своих гренадеров. Его друг генерал Рамбо уже почти добрался до сераля Джеззар-паши[47], он отчаянно нуждался в подкреплении, но его не было, и генерал со своими людьми забаррикадировался в одной из мечетей дворца. Перед глазами Ланна вновь вставали рвы, заваленные трупами турок. Генерал Рамбо погиб, а его самого, раненного в шею, посчитали убитым. Но на следующий день он уже сидел в седле и вел своих солдат на холмы Галилеи...

Пятнадцать лет бесконечных сражений и опасностей утомили маршала. Совсем недавно он завершил тяжелейшую осаду Сарагоссы. Богатый, женатый на дочери сенатора — красивейшей и самой скромной из герцогинь императорского двора, сейчас он больше всего хотел удалиться на покой и вернуться в родную Гасконь, где росли его сыновья. Ему надоело уходить в походы, не зная, удастся ли вернуться домой живым. Почему император отказывал ему в покое? Большинство маршалов, как и он сам, стремились к мирной и спокойной жизни в своих имениях. Эти искатели приключений со временем становились обычными буржуа. В Савиньи Даву строил тростниковые домики для своих куропаток и, ползая на четвереньках, кормил птиц хлебом. Ней[48]и Мармон[49] обожали заниматься садоводством. Макдональд[50] и Удино[51] чувствовали себя непринужденно лишь среди крестьян своих поместий. Бессьер[52] охотился на принадлежавших ему землях в Гриньоне, если не играл со своими детьми. Что касается Массены, то он, гордясь своим поместьем в Рюэй, расположенным неподалеку от дворца Мальмезон, где жил император, говорил: «Отсюда плевать я на него хотел!» Подчиняясь приказу, все они оказались в Австрии во главе разношерстных и необстрелянных армейских частей, не имевших убедительных мотивов для кровопролития. Империя угасала, ей оставалось не более пяти лет. Они это чувствовали. И все же шли за своим императором.