Битва

Бертье развернул свой штаб под прикрытием толстых стен эсслингского черепичного заводика. Благодаря часовым, расставленным на крыше, стрелкам за окнами и пушкам на первом этаже он стал напоминать настоящую крепость. Ланн в бешенстве влетел в помещение, где на верстаках лежали карты, и Бертье корректировал их по мере поступления новостей с передовой или приказов императора.

— Кавалерия в одиночку не может прорвать фронт! — крикнул он.

— Немного терпения, и все у нее получится.

— А Массена? С его стороны все горит! Сколько войск неприятеля окажется у нас в тылу, когда Гиллер разделается с ним?

— Асперн еще держится.

— Надолго ли его хватит? Почему бы туда не отправить гвардию?

— Гвардия останется перед малым мостом, чтобы обеспечить безопасную переправу на остров!

Сердитый голос, произнесший последнюю фразу, принадлежал императору. Никто из присутствовавших не заметил его появления. Наполеон грубо отстранил Бертье и впился взглядом в развернутые карты. Его волновало развитие событий, и он не мог позволить себе прохлаждаться под соснами на острове Лобау. Император понимал, что, начни эрцгерцог наступление часом раньше, победа была бы за ним, но все еще могло измениться: исход сражения под Аустерлицем решился всего за четверть часа. Солнце зайдет через полтора часа, еще было время нанести ответный удар.

— Сир, часть армейского корпуса Лихтенштейна усилила войска Розенберга, но Эсслинг продержится до ночи, — давал пояснения Бертье. — Мы неплохо закрепились в деревне.

— Вместе с тем, — добавил Ланн, — бесконечные атаки кавалеристов практически не приносят успеха и не могут улучшить наше положение.

— Вы должны отбросить австрийцев на равнину! — крикнул император. — Ланн, соберите всю кавалерию в один кулак и разом бросьте на прорыв! Атакуйте! Захватите пушки Гогенцоллерна! Поверните их против него самого! Я хочу, чтобы вы огнем и мечом смели все, что окажется на вашем пути!

Ланн опустил голову и вышел из штаба в сопровождении своих офицеров. Большой мост все еще не был восстановлен, поэтому на войска Удино и Сент-Илера рассчитывать не приходилось. А если эта массированная атака погубит кавалерию? Тогда никто не сможет стать на пути австрийцев, и они, воодушевленные успехом, со всех сторон навалятся на обе деревни, обладая к тому же значительным численным превосходством.

— Ну, что скажешь, Пузэ?[72] — спросил Ланн, беря под руку своего старого друга, бригадного генерала, который был рядом с ним во всех сражениях и еще недавно учил стратегии.

— Его величество остается верен себе. В своих действиях он по-прежнему полагается на быстроту и внезапность, как когда-то в Италии, но просторы северной Европы для этого не очень подходят. Кроме того, наступательные операции предполагают использование легких и чрезвычайно подвижных армейских частей, обладающих достаточной мотивацией и живущих за счет ресурсов захваченных территорий, как отряды кондотьеров[73]. Однако наши армии стали чересчур тяжелыми и неповоротливыми, солдаты устали, их боевой дух подорван, к тому же молодежь не имеет боевого опыта...

— Молчи, Пузэ, молчи!

— Его величество читал Пюисегюра[74], Маллебуа[75], Фолара[76], Гибера[77] и еще Карно[78], который хотел сделать войну такой же жестокой и дикой, как раньше. Все то, за что ратуют Карно и Сент-Жюст, годилось для их времени. Конечно, армия с прочным духовным стержнем должна взять верх над наемниками! А где сегодня эти наемники? И с какой стороны сражаются патриоты? Не знаешь? Могу тебе сказать: патриоты воюют против нас в Тироле, Андалусии, Австрии, Богемии, а скоро придет черед Германии и России...

— Ты прав, Пузэ, только замолчи.

— Я замолчу, но ответь мне честно: ты все еще в него веришь?

Ланн молча вставил ногу в стремя и вскочил в седло. Пузэ последовал его примеру, но при этом шумно вздохнул — так, чтобы друг услышал его.