Битва добра и добра

– Э! Ты куда? – закричал ему вослед седовласый. – Трёх же ещё нет! Подожди хотя бы до назначенного времени!

– Кем назначенного? – Савелий удивлённо обернулся.

– Ну привет! – развёл руками седовласый. – Ты заметил афишу, там было время и место. Разве это не знак?

– Но… – И вдруг Савелий осознал, что ехал он вовсе не на эту дурацкую битву, а на встречу конкретно вот с этим парнем.

– Александр, – протянул тот руку.

– Савелий, – пожал её.

– Издалека прикатил?

– Да не то чтобы… Из Питера. Но странно как-то… Писали бы тогда в своих афишах, мол присылайте заявки по такому-то адресу. Зачем время указывать? И место…

– Вот из-за таких странностей и устроили это столпотворение, – проворчала одна из претенденток. – Рейтинговое шоу! Бабла немеряно. Могли бы нанять нормального организатора.

– А зачем? – пожал плечами Александр. – И так желающих больше, чем нужно.

– Вообще-то это ненормально, что люди со сверхспособностями должны устраивать какие-то битвы на потеху обычным, – продолжала ворчунья. – И доказывать свои возможности всяким скептикам.

– Кто ж вас заставляет? – засмеялся Александр. – Разве кого-то сюда на аркане тащили? А у вас какие сверхспособности, если не секрет?

– Целительство, телепатия, будущее вижу, по фотографии могу живых от мёртвых отличать.

– Ну и зачем же вы сюда-то приехали? Жаждущих исцеления тьма. А тех, кто ищет пропавших родственников…

– Так реклама ж нужна! Кто обо мне знает?

– Вы двоих-троих найдите, и к вам такие очереди выстроятся… Сарафанное радио, поверьте моему опыту, рекламирует лучше телевизора.

– А у вас есть такой опыт? – спросил Савелий. – Зачем же тогда вы здесь?

– Ой, – Александр печально махнул рукой. – Это долгая и мутная история. Но если в двух словах: меня жена записала и сюда отправила. В приказном порядке.

– Жена?! – Савелия скребнула зависть. – Да если бы моя жена верила, что я действительно что-то вижу…

– Так а чего верить? – пожал плечами Александр. – Она сама такая же. Но дети маленькие, и ей пока не до шоу.

– Повезло! – вздохнул Савелий. – А моя бывшая даже слышать ни о чём таком не хотела. Однажды, чтобы ей доказать, я рассказал одно из своих видений. Как потом оказалось – подводная лодка «Курск». А когда об этом объявили, она сказала, что я ничего подобного не предсказывал. Ну да! Я не говорил «подводная лодка», я говорил «темно, тонут, задыхаются». И я вижу катастрофы обычно дня за два. А о гибели "Курска" объявили через несколько дней после. И всё! Уже, типа, не считается…

– Видишь катастрофы? – нахмурился Александр.

– Не талант а сплошное проклятье, – криво улыбнулся Савелий. – И толку от него никакого. Время и место мне не показывают.

– А как видишь? Во сне?

– Да если бы… Ото сна хоть проснуться можно. Не знаю, как объяснить… – он подумал немного и продолжил: – Вот что бы ты чувствовал, если бы твоя дочь оказалась в той школе, в Беслане?

Александр отшатнулся и побледнел.

– Согласись, что узнать из телевизора о трагедии с чужими детьми и самому потерять ребёнка, это несколько разные ощущения.

– Конечно, – кивнул Александр.

– Так вот: я не просто вижу трагедию, я впадаю в депрессию, словно там будут мои дети или родители. И одновременно в ужас, как если бы сам там погибал. И заканчивается это только тогда, когда событие происходит. Такое ощущение, что тот кошмар, который обрушился на родственников погибших, перекладывают наконец с моей души на них. Мне даже телек смотреть не надо – могу с точностью до минуты почувствовать, что оно реализовалось.

– Но как? – недоумённо переспросил Александр. – Ты же знаешь, что твоих родственников там быть не может.

Савелий печально развёл руками:

– Каждый раз, когда это заканчивается, я задаю себе тот же вопрос. Но это состояние не подчиняется разуму. Как приступ. Есть такое понятие у психиатров – паническая атака. Только мои отличаются тем, что я ещё и картинки вижу… вроде воспоминаний.

Савелий глубоко вдохнул, закрыл глаза и начал рассказывать, пытаясь максимально доступно переложить в слова, как это происходит:

– Сначала просто предчувствие: что-то случилось. Сердце заколотилось, дыхание остановилось. Потом начинает конкретизироваться. Типа, как если бы к тебе пришли полицейские и смотрят на тебя с сочувствием, достают фотографии и говорят: «посмотрите, нет ли среди них ваших знакомых». И ты думаешь: «Господи! А ведь сын дома не ночевал», и смертельно боишься взглянуть на эти фотки. Но это всё равно сделать придётся, сколько не оттягивай, и ты начинаешь их просматривать. И видишь эти обугленные тела и в каждом узнаёшь своего ребёнка, или отца, или мать, или жену… А потом начинаешь представлять, каково ему было, и понимаешь, что лучше бы вместо него там был ты. Это было бы очень больно физически, но не так мучительно больно душевно. А потом накатывает понимание, что последняя его мысль, когда нервная система уже отключила болевые рецепторы и он уже почти в раю… последняя его мысль была о тебе, о матери, отце, ребёнке, которых он оставляет. И он молится, чтобы ты пережил, чтобы заново научился жить… без него.

– Одесса? – тихо спросил Александр.