Битва под Острой Брамой

Когда в середине дня поезд остановился и Княжнин, не торопясь, вышел из возка, чтобы выяснить, по какой причине, его уже ждала пани Ядвига, стоявшая на обочине дороги в короткой шубке, меховой шапке, похожей на гусарскую, с Павликом, державшимся за ее руку. Вот так запросто подошла, чтобы пригласить:

– Идемте с нами обедать, господин Княжнин. Прошу вас, не сердитесь на Кастуся, он всегда горячится, когда говорит о политике, а потом кается. Он о вас очень хорошо отзывался, не знаю, что на него нашло. Мы теперь без вас никуда: вы для нас стража, чтобы не трогали русские военные, им вечно нужны какие-то подорожные.

Ее глаза не просили, а просто весело смотрели на Княжнина. А ее сын просто хохотал, совсем как Кирюша. Ну еще бы: за спиной у Княжнина ему строил смешные гримасы Андрюха.

– Что вы, пани Ядвига, я нисколько не сержусь, – сказал Княжнин. – Ежели угодно, сейчас же пожмем с паном Константином руки.

Это простое рукопожатие, состоявшееся уже через минуту, у сентиментального Рымши вышибло слезу и подстегнуло естественное желание скорее сесть за стол и выпить мировую.

Обедали прямо в поле, табором, отгородившись от ветра поставленными полукругом возками. Молодой «квартирьер» Саковичей Франек все замечательно устроил, включая, кажется, даже собственную личную жизнь в расположенном поблизости небольшом имении, откуда остановившиеся на привал получали всяческую помощь. Хозяин имения приглашал отобедать у него, но Франек убедил его, что в такой солнечный день его господа предпочтут это сделать под открытым небом. В итоге местный пан присоединился к проезжающим, конечно, со своим бочонком хорошего греческого («лаконского») вина.

Все действительно было замечательно, как-то широко и смачно. Франек успел соорудить большой стол, уже уставленный простыми закусками, походные скамьи были накрыты коврами, над тлеющими углями костра в одном котле булькал журек, а в другом томился под крышкой бигос. Под ногами вертелась, умудряясь не мешать, пара крепких собак, взятых в поход ночными сторожами, тут же играли в догонялки Павлик с Андрюхой, засидевшиеся в тесных кибитках, и даже недавно научившийся ходить Алеська бегал за ними, то и дело падая. Княжнину хватило деликатности не отказываться ни от одного из славных угощений, не заостряя внимания на том, что он старается поститься. У военного человека всегда есть на этот случай самооправдание: нельзя изнурять себя постом, дабы всегда оставаться в полной боевой готовности.

Несмотря на выпитую мировую, разговор поначалу не клеился. Только в конце обеда, когда пани Ядвига ушла заниматься вымокшими в тающем снегу детьми, оставшиеся за столом мужчины опять заговорили о политике.

– Вы склонны винить во всех бедах вашего отечества Москву, – сказал Княжнин, желавший все же расставить точки над «і» в начатом с утра споре. – Но так ли это, пан Константин? Не кажется ли вам, что у вас слишком много собственных неурядиц, которые вы уже не в силах были разрешить без вмешательства соседа? У вас всегда кто-то с кем-то не ладит – православные с католиками, католики с униатами, литовские магнаты с коронными магнатами, прусская партия с российской партией… В ваших нескончаемых конфедерациях я уже запутался. Все составляют свои партии, которые чуть ли не в открытую воюют друг с другом, особенно когда доходит до выборов короля.

– Так почему же сосед вмешался как раз тогда, когда мы сами должны были покончить с этими неурядицами? – возразил пан Константин, отставив остывать чашку со слишком горячим чаем. – Хоть я и был против конституции 3 мая по причине, которую вам объяснил, а еще потому, что принята она была как-то тихомолком, пока не было в сейме несогласных послов, – должен признать, что законы в ней были разумными и Речь Посполитая становилась гораздо лучше устроенным и сильным государством, чем была прежде.

– Сосед вмешался, потому что его позвали, ведь вы не станете от этого отказываться? Вы же сами поначалу были среди тех, кто позвал.

Пан Константин явно делал над собой усилие, чтобы не сорваться и не наговорить Княжнину грубостей, как нынче утром. На сей раз ему удалось сдержаться, он будто бы досчитал в уме до какой-то цифры и только потом стал отвечать: