Битва под Острой Брамой

– Понимаю, ваше превосходительство, воля ваша. Однако ежели бы я этого не сделал, то же самое завтра могли бы сделать те, кто действительно желает вашей гибели. Полковник Кадлубский только что выгнал меня прочь, сказав, что в моей помощи не нуждается, что он волосу не даст упасть с вашей головы. Как видите, мне понадобилось всего пять минут, чтобы доказать обратное. И сие оказалось проще пареной репы.

Кадлубский, в отличие от гетмана, свои чувства и не думал скрывать. Опомнившись от первого замешательства, он схватился за саблю.

– Врешь, хвастливый москаль! – выкрикнул он. – Гетман под защитой, и ты сейчас это узнаешь!

Повернув саблю плашмя, чтобы легче вошла между ребер, полковник сделал длинный выпад, от которого Княжнин увернулся, едва заметно повернув корпус. Нехотя достал шпагу.

Следующий удар был рубящим, такой силы, что, казалось, тонкий шпажный клинок от него не защитит. Но Княжнин и не защищался, снова увернулся и добавил удару Кадлубского силы, акцентировано щелкнув своей шпагой по его клинку сверху вниз, так что сабля вылетела из потной ладони разнервничавшегося полковника на пол. Княжнин наступил на нее ногой.

– Полно, пан полковник. Не время и не место, – спокойно, даже примирительно сказал он. Однако Кадлубский готов был уже позвать на помощь караульных. Его остановил Косаковский:

– Тише, Аугустин. Не нужно шума. Не хочу, чтобы подлые заговорщики узнали, каким образом они могли меня достать. Только я от них и не прятался никогда. И у меня всегда под рукой есть оружие, – Косаковский вдруг подтвердил это, наставив на Княжнина дуло откуда ни возьмись появившегося пистолета. – Так что еще не известно, зарезал бы ты меня или раньше получил пулю…

«О да, настоящий поляк никогда не признает себя проигравшим», – подумал Княжнин. Он стоял под пистолетом так невозмутимо, будто может увернуться от пули так же легко, как и от сабельного клинка. Кажется, это понравилось Косаковскому, который медленно опустил оружие.

– Капитан прав, прощаю его, – сказал он с интонацией как минимум короля Англии. – Дерзкий, но отважный, люблю таких. Господин Игельстром кого попало ко мне бы не прислал. А ты недоглядел, Аугустин! Значит, капитану найдется дело. И я уже знаю какое. Ступай, полковник, я поговорю с капитаном, он, надеюсь, уже не будет меня убивать.

Косаковский довольно противно захихикал.

Избавляя Кадлубского от необходимости испытать новое унижение, наклоняясь перед ним за своей саблей, Княжнин поднял ее сам.

– Если можно, распорядитесь забрать в соседнем доме мои сюртук и шляпу, – попросил он, возвращая полковнику его оружие.

Ни слова не говоря, тот вышел из покоя Косаковского, при этом чуть-чуть прихрамывая. Слишком широкий выпад стоил незадачливому стражнику растяжения в паху.

Глава 12 Струны рвутся

Оставшись с Княжниным наедине, Косаковский наконец поднялся из-за стола во весь свой видный рост, подошел к окну, привлеченный шумом, доносившимся с улицы. Усмехнувшись, покачал головой.

– Ты придумал представление устроить? Хитер! – сказал он, и, кажется, это была похвала. Заложив руки за спину и выпятив грудь, украшенную серебряной звездой ордена Александра Невского, Косаковский прошелся по комнате.

– Вот и понадобятся мне твои наглость и хитрость, – сказал он, снова усевшись за стол. – Я ведь знаю, кто супротив меня замышляет. Только он сознаваться не хочет, а я доказать его злой умысел не могу. А тут ты нагрянешь, российской императорской гвардии капитан-поручик, человек в Вильно новый, будто бы специально прибыл, дабы его, подлеца, разоблачить. С перепугу он тебе во всем сознается.

– Но вы, ваше превосходительство, составили преувеличенное мнение о моих способностях. Я ежели и способен придумать хитрость, так только военную. Вести же дознание, устраивать словесные ловушки вряд ли способен… – начал возражать Княжнин, сразу почувствовавший недоброе.

– И не надо ему слишком хитрых ловушек – много чести. Ты ему пистолетом пригрози, он и сознается. Тут ведь как: вынуть шпагу, когда на гетмана напали, много удали не надо. А так сделать, чтобы сего нападения вовсе не допустить – вот подлинное геройство. И ежели ты и правда в сем деле лучше других, справишься.

– О ком идет речь? – обреченно спросил Княжнин.

– Антоний Хоржевский, владелец имения Мусники. Ни за что не хотел пристать к генеральности[30], а в честь конституции 3 мая намеревался у себя в имении поставить каменный столб, а на нем начертать: «Конституция или смерть»!

– Так в этом вся его вина?

– И в том вина немалая! Он сам себе выбрал исход. Конституция скосована, стало быть – смерть! А коли ты к нему в Мусники удачно нагрянешь, так поймаешь там целую шайку заговорщиков. Скажу Кадлубскому, чтобы дал тебе солдат.

– Но почему этот пан Хоржевский под подозрением?