Битва рассказов 2013 (СИ)

Епископ молчал. Он смотрел в пламя камина, но видел языки совсем другого огня. Тогда, на площади в Руане, в его силах было все остановить. Интересно, что было бы с ним сейчас, отпусти он ее? Простили бы ему это «друзья»? Вряд ли. Но то, что происходит сейчас — стократ хуже того, что могли сделать с ним они.

— Кто — Она, монсеньер? — повторил секретарь.

— Орлеанская Дева.

Епископ закрыл глаза. Клод неодобрительно покачал головой и тихо отступил к двери.

В камине стреляли искрами сухие дубовые поленья. В окно задувал холодный декабрьский ветер. Очередным порывом, словно невесомой рукой призрака, письмо сорвало со столика и бросило на решетку камина. Пламя неохотно коснулось края пергамента и осветило текст. Всего одна строка.

«Я иду к тебе, старая крыса. Жанна д`Арк».

Большая старая крыса под епископской кроватью облизывала свой толстый розовый хвост, крепко ухватив его передними лапками.

Старческие веки без ресниц затрепетали, и епископ приоткрыл глаза. Первым желанием было подняться и снять записку с каминной решетки. Однако немощь заставила остаться в кресле. «Да и к чему? Если дух Жанны может писать, что помешает ему прийти сюда самому?». Чувство тоски и безысходности овладело им.

Крыса с пятнами седины на темно-рыжей шерсти не спеша волокла голый хвост к камину, видимо, в надежде погреть старческие косточки. Рука уже потянулась к колокольчику, чтобы позвать Клода, как сильный порыв холодного ветра заставил Кошона обернуться…

8 мая 1945 года. Орлеан. Франция.

Мужчина и женщина нежились в лучах утреннего солнца и любовались молодой листвой майских деревьев в бистро на старинной набережной Луары.

Он — глубокий старик — аристократ с изжелта-бледным морщинистым лицом. От бледности лица несколько отвлекал шелковый шейный платок изумрудно-зеленого цвета. Шевелюра непокорных седых волос вкупе с пышными усами делали его похожим на Марка Твена.

Она — молодая брюнетка в модном шифоновом платье с алыми маками на темно-зеленом, почти черном поле. Помада цвета свежей крови приковывала взгляды проходящих мужчин, пробуждая в них желание и острое чувство опасности. Вуалетка прикрывала глаза и добавляла женщине загадочности.

Они были полярны. Она олицетворяла молодость и жизнь. Он — старость и смерть.

Приподняв вуалетку, он с нежностью и заглянул в ее сине-зеленые глаза.

— Вот и еще один год, еще одна годовщина. Столетия пролетают мимо тебя, не оставляя следа. Ты все так же прекрасна, как тем маем, а мне — живому мертвецу — остается только любоваться тобой.

— Прекрати панихиду, Жиль! «Мы снова вместе, на нашем месте, в триумфе доблести и чести!» — громко пропела она, заставив редких утренних посетителей бистро обернуться. — Это твои слова, маршал, не забывай!

Старик горько хмыкнул и отвернулся, чтобы она не увидела слез на его лице.

— Ну, ну, Жиль Монморанси-Лаваль, барон де Ре, граф де Бриен, — она накрыла ладонями его морщинистую руку, — ты одержал еще одну победу, заставил Западных еще раз испить горькую чашу поражения до дна! Ты мой герой, Жиль де Ре!

— А ты — моя богиня победы, — он обернулся и поднял бокал.

— За победу?

— За нашу победу!

Мужчина и женщина сделали по глотку вина.

— Жанна! Еще одна война закончена, и мы приложили к этому руку…

Хозяин бистро не дал ему договорить, распахнув окна и двери настежь, чтобы посетителям были лучше слышны слова, звучавшие из радиоприемника. Все с замиранием сердца вслушивались в голос диктора.

— Вчера, 7 мая 1945 года в 2 часа 41 минуту был подписан Акт о безоговорочной капитуляции Германских вооруженных сил. Капитуляция вступает в силу сегодня, — голос диктора дрожал, — 8 мая 1945 года в 23 часа 1 минуту…

— Жанна, теперь в Орлеане восьмого мая, в наш день, будут праздновать два праздника победы. Помнишь тот день? Флаги, сверкание оружия и лат. И ты, столь же прекрасная, как сегодня.

— Мне больше памятен тот день, когда несчастная девушка в муках сгорала на костре вместо меня.

— Это был только клон. Ее создали лишь для того, чтобы ты осталась жива. — Он гладил ее дрожащие руки, пытаясь успокоить.