Кэп на берег сошел и меня прихватил — я тогда был отличный стрелок. А фигурку свою не выпускал он из рук, будто что-то тянуло его. Долго лезли по скалам, шею чуть не свернув. Вот нашли небольшой мы уступ. Глянул кэп там и тут, да какую-то глыбу свернул. Вдруг в скале отворился неширокий лаз, мы протиснулись там с трудом. Пахло плесенью, тленом и смрадом, будто зверь какой-то тут жил. У стены белели кости — там скелет лежал без руки. Кэп куда-то наклонился, что-то он в костях нашел. Подошел и я поближе — может и мне повезет? Только видел, как сверкнуло — то фигурка промелькнула? Не успел о том я спросить — из-за скал раздался хохот, леденящий кровь в жилах, о смерти он нас так спешил известить.
Как обратно по скалам бежали, не знаю. Лишь увидев наши мачты, мы упали без сил. Долго потом смех в ушах стоял, да к тому же еще в кошмарах мертвец приходил — руки тянет, пальцев нету, плоть ошметками висит…
Что, Бен, сопли распустил, страшно стало, песья морда? Ты готовь-ка кэпу чай, да бегом в его каюту. Эй, карамба, крысиные мозги, свет тут зажги, ведь не видно ни зги.
Были денечки у нас с капитаном, многое мы тогда повидали… А, возвратился, молокосос, слушай, осталось совсем уже мало.
Кэп ту вещицу, что в пещере нашел, тоже на шею повесил себе. Шли мы в Марсель еще пару деньков, ветер в корму подгонял. Сбыли в порту солонину, портвейн, золотишко душу грело. Мы пошли, глаза медузы, по тавернам, кабачкам.
Что, Бенни, любишь красоток? Ммм, какие там были девочки: в дверь сперва грудь показывалась, только потом сама мамзель. Мягкие, как булочки, и страстные как солдатки. Хорошо мы тогда погуляли.
Только кэпу все стало не мило, лихорадка его подкосила. Бредил он, то ли кого-то он звал. Помню, очнулся однажды, весь белый, губы трясутся. «Смерть я видел, без лица она, и прозрачная. Говорила — отдать серебро тому, кто за ним послан…». А сам лишь сильнее фигурку сжимает, да как будто уже не одну. Я ему говорю — это чертова штука, вот и отдай её ему.
Знать, послушался кэп, на поправку пошел, а про смерть больше не поминал. И глаза у него снова цвета обычного стали. Понял, Бен, что к беде нам такие фигурки судьба посылает.
Вот неделя прошла, кэп на берег сошел, тоже по ласкам да джину скучал. Но в трактире одном, выпив пинту вина, он решил погадать у цыганки. Что та ведьма наплела — я не знал, только кэпа вдруг подменили. На корабль всех послал, да приказ отдал, чтоб к отплытью готовы мы были.
Через час старый Том на корабль весь в крови прибежал, говорит, кэп в таверне один оборону держал. Мы к нему со всех ног, не успели чуток, он уж сам последнего добивал. Странные были враги — и камзол не камзол, и шляпы заморские были. Только кэп — молодец, уложил их рядком, на самом ни царапинки даже.
Что сказать-то еще… Подались мы в Гонконг, сторонились маршрутов знакомых.
Кэп был сам у руля, мы стремились вперед, рассекали килем волну. Враг догнал нас в ночи, в бочке Гарри кричит: «Вижу парус по правому борту».
«Свистать всех наверх, восемь румбов зюйд-вест, шевелись, сухопутные крысы». Кэп гонял нас по вантам, как чертей в аду. Лодка, белая как кость, приближалась полным ходом. Эта чертова лоханка тарахтела, как торговка, столько страху нагнала. Да кораблик тот бедовый паруса не распускал — против ветра сине море рассекал.
У нас был выбор — сдаваться или драться. Да только глядя в эти хари мы понимали — все одно. Ружья, сабли, топоры — закипит работка…
Залп, другой, косило крепко, руки, ноги береги. Тут меня шрапнелью угостило, а могло и голову снести. Кэп, зажав в руке фигурку, прыгнул прямо на врагов. Не брала его ни пуля, ни дубина, ни клинок, лишь куча трупов росла у его ног. Только бой короткий вышел, не хватило, видно, сил. Навалились да подмяли, крепко к мачте привязав.
Подошел их господин, в черном весь, как сарацин. Маскою лицо закрыто, голос режет, как тесак. Вырвал он у капитана ту фигурку, что сжимал. Рассмеялся черт поганый, высадить нас приказал.
Так мы с кэпом оказались на скалистом островке, ни воды, ни провианта, хоть ложись да помирай. Но не бросила фортуна, подобрал один рыбак.
Вот такая камарилья, а тебе наука впрок. Не гоняйся за богатством, лучше бедным быть, дружок».
Бенджамин Франклин, конечно же, кивнул. Ему не хотелось получить очередную оплеуху от старого пьяницы. Но вот рассказу он ни на грош не поверил. Одноногий Джо любил рассказывать страшные истории, сочиняя их на ходу.