— Простите, что так внезапно, но вы чуть сознание не потеряли. На этот раз все обошлось.
Спохватившись, она добавила:
— Меня зовут Виктория. Виктория Кард.
— Бернард…
— Да уж запомнила под медкарте-то.
— А… где это мы?
— Не волнуйтесь. Это дом одного моего знакомого хирурга. Он любезно согласился помочь.
— Помочь? — Берни заерзал, — но что, если я не смогу оплатить…
— Если понадобится, оплатите по частям, — сказала Виктория и встала, — не сомневайтесь, он в своем деле мастер. Отдыхайте.
Бросив напоследок теплый взгляд, она вышла. Бернард уставился в потолок, осмысляя происходящее. Господи, приступ… Неужели смертельные тиски уже начали давить со всех сторон? Что там, в симптомах? Головная боль, отеки и слепота… Вон, уже и стены расплываются и ходят ходуном. Или это просто слезы?
— Фы и ешть герр Айнмос?
В проеме, скрестив руки на груди, стоял высокий и очень худой мужчина с всклокоченной седой бороденкой.
— Ну, вообще-то Амос…
— Ихт бин доктор Кляйн, к фашшим услугам.
Он щелкнул пальцами и вслед за ним зашли двое дюжих громил в явно не по их мерке шитых, белых халатах. Вдвоем они внесли в комнату увесистый, металлический стол. Следом семенил низенький щуплый паренек в надвинутых на нос крупных очках и с цинковым ящиком для инструментов.
— Симен, Константин, штафьте на митте. Герр Зигель, доштавайте. — бросил доктор.
Глядя, как очкарик выуживает и выкладывает на стол хирургические принадлежности — пинцеты, скальпеля, ранорасширители и иглы — Бернард, встревожившись, спросил:
— А как вы будете лечить анемию? Я слышал что-то про пересадки костного мозга, но…
— Шпрехен зи фие! — перебил Кляйн, — фи фсе равно не поймет. Herbst.
— Что? — не понял парень.
— Эм-м… fluch, ausgebufft arschloch…. да, лашитса.
Кажется, в комнате стало как-то холоднее, или нет? А вот стол показался Берни вообще ледяным. В глаза ударил свет из висящих плафонов.
— Раздеваться надо?
— Найн. Опустит голову.
Подошел Зигель с пластиковым респиратором в руках. За ним Симен и Константин катили низкий, но широкий контейнер, начинающийся замысловатым фильтром и соединенный с респиратором гибкими трубками. «Наркоз» — догадался парень.
— Расслабиться, — скрипнул доктор, прежде чем Берни сделал первый вдох пьянящего сладкого газа.
«Интересно, почему они все немцы?»
Я наблюдала за ходом эксперимента и почему-то снова испытывала непонятную тревогу, как тогда, в баре. Как ни старалась думать о чем-то другом: об Отто или очкастом Зигеле; о городе, не подозревающем о прячущихся под землей ученых-фашистах — я все время возвращалась к лежащему на операционном столе человеку, буквально несколько часов назад балансировавшему на грани между жизнью и смертью. Якобы для проверки функций мозга доктор Кляйн попросил парня представить в голове белого медведя. Поначалу ничего не понимавший, тот подчинился, и мне стало жутко, когда он неожиданно задергался, забился и закричал, а тело его начало стремительно преобразовываться. Кляйн объяснял мне принцип действия вживленного в мозг модуля, хотя я почти ничего не поняла: моей стезей были хирургия и врачевание. Что-то про мысленный образ, соответствующй корректировке хромосом…
Я каждый день посещаю этого парня, Берни. Кляйн проводит над ним различные опыты, заставляя превращаться в медведя, а я только осматриваю и заношу наблюдения в протокол. Всякий раз, как захожу в комнату, мне становится не по себе. Не нужно быть психологом, чтобы понять, какие мучения испытывает Амос.
Отто обращается с ним, как младенец с игрушкой: обливает ледяной водой; вскрывает; заставляет читать надписи на немецком и разрывать куски мяса. Конечно же, бывают и частые проверки на боеспособность. Отто выставляет против медведя охранников, и те, к сожалению, всегда побеждают при помощи электрошокеров.
Бернарду очень тяжело, но было бы еще тяжелее, узнай он, зачем все это.