– Товарищ генерал, – сказал я. – Может, я и в корне не прав. Но есть же грань, которую даже нам нельзя переступать. Мы все-таки призваны защищать нашу страну и наших людей. И спокойно взирать на массовое убийство… Это как-то даже слишком.
– Слишком… Прикажут – и сиротский приют взорвешь. Сантименты у него, видите ли. Начитался передовиц про верховенство прав человека. Мы спецслужба, Сережа, а не лига добрых самаритян. А значит, должны быть готовы на любое преступление. Ради нашей страны. Ради государства. И ради людей этой страны.
– Ну да. Есть справедливые
– Философ, твою мать.
– У меня был приказ действовать по обстановке.
– И обстановку ты оценил неправильно. Да еще трупов оставил больше, чем готовилось на заклание.
– Больше всего жертв требует военное искусство.
– Тебе смешно?
– Виноват, товарищ генерал.
В таких случаях Швейк рекомендовал преданно выпучивать глаза и каяться. Виноват, исправлюсь, разрешите принять заслуженную порку. Иногда лучше прикинуться дурачком, чтобы не выглядеть идиотом.
– Ладно, проехали, – отмахнулся Куратор. – Может быть, я и сам поступил бы так же… Нам нужно думать, что дальше делать.
– Пытаться по описаниям установить личность Ангела Заката и его помощников. Поднять все картотеки. Подключить международные полицейские институты. Принимать меры по установлению и отработке соучастников.
– Как ты понимаешь, эти советы – вовсе не откровение. Все делается.
– «Правдолюбы» должны осуществлять мероприятия по пополнению боевиков. Убыль у них большая. Если найти канал вербовки рекрутов, можно попытаться внедрить в Братство своего человека.
– Боюсь, Ангел закончил набор новых послушников.
– Почему?
– Скорее всего, тех, кто есть, ему должно хватить с запасом. Если часть из них он готов утилизировать путем самоубийства.
– А сколько мы вычислили его подельников. Скольких положили. Сколько сейчас в дурдоме. Должен возникнуть кадровый дефицит…
– Не грузись ерундой. Помнишь Третьего Апостола, которого должен был утилизировать твой Гремлин?
– Конечно. Что, взяли его? – с надеждой в голосе произнес я.
– Как же – взяли… Быстрый ты… Пока что только установили его личность.
Куратор вытащил флешку в виде Чебурашки на колечке.
– Изучи на досуге его досье. И прикинь, каким крючком этого сома вытянуть из-за коряги на свет божий…
Глава 30 Прирожденные мошенники
Семидесятые годы двадцатого века. Крым, престижный санаторий Совета Министров СССР предназначен не для простых людей – обслуживание, номера и еда здесь по достаточно высоким для СССР стандартам.
В уютном баре, где витает запах дорогих сигарет, умиротворение и ощущение причастности к сливкам общества, чиновники и их жены, загранработники в фирменных шмотках, ну и примазавшиеся труженики торговли обступили кругом мальчонку лет восьми – белокурого, ангельской внешности. Чудо в кудряшках активно шмыгает носом.
– Что, деточка, голодный? – воркует толстая тетка завмаговского вида, гладя мальчонку по голове. – На шоколадку. Хорошая шоколадка. Ты откуда такой? Где папа?
– Папанька… – Мальчонка горестно всхлипывает. – Папанька бросил нас. Наверное, в тюрьме сейчас.
– Ой, ужас какой, – проносится тревожный шелест.
– А мама где?
– Маманька пьет. Не кормит меня. А как напьется, так и бьет. – Ангелочек шмыгает носом еще сильнее.
И тут же со всех сторон тянутся руки с пирожными, шоколадом, бутылочками пепси-колы, импортными жвачками – верх мечтаний для советского мальчишки.
Съев все, что можно, а что не съедено, то завернуто в бумажный кулек, ангелочек с достоинством удаляется. А через несколько минут в баре появляется хорошо одетая, приличная с виду женщина и спрашивает, не видели ли здесь белокурого мальчика.
– Вы его мать? – сурово вопрошают представители общественности. Презрительные взоры скрещиваются на женщине, которая из-за пристрастия к спиртным напиткам довела своего мужа до тюрьмы и морит единственное дитя голодом.
– Да, я его мать!
– Не все имеют право на детей, – сурово вещает солидный дядя.
– Говорил, что папа в тюрьме, а мама пьет? – осведомляется женщина.
– И вам совсем не стыдно?
– Да он врет все, этот крокодил. – Женщина всхлипывает от обиды. – Мы тут всей семьей в соседнем санатории отдыхаем. Так сынуля с утра уходит и всем врет про нас.
– Зачем?!
– Жвачка, кола и шоколад, – отрезает она. – Так куда этот негодяй маленький пошел?..
С раннего детства Терентий Аделунг был бессовестным вралем. Притом в отличие от совестливых вралей, врущих из любви к искусству, он врал исключительно из прагматичных соображений. С раннего детства осознал великую силу лжи. И понял, как можно неплохо пристроиться.
Это врожденное качество. Такому не учат. Это или дано, или не дано. Аделунгу это было дано.
Сколько он себя помнил – врал всегда. Одно время его сильно били за это, поэтому он стал врать с оглядкой и осторожностью. Стал просчитывать шаги.