Ну а вечером я мог немного поиграть с дракончиками, потренировать их в обращении со своими стихиями, сделать на ком-нибудь из них пару кругов над лесом, прочитать им очередную главу из какого-нибудь фэнтези, переведённого мной на драконий язык, пожелать им спокойной ночи — и идти отдыхать к себе в двухэтажный кремовый домик…
На моём счету в Дракон-банке лежали пять тысяч рубинов, равные по нынешнему курсу примерно четверти миллиона драконьего золота или двум миллионам рублей, — моя доля от нашей с Ульяной прошлогодней Нобелевки по драконологии. (Наше золото и рубины вырабатывались драконами особых видов, а потому были дёшевы.) В таком случае зачем же я продолжал работать? Не знаю. Может, просто иногда хочется увидеть хоть кого-нибудь рядом…
Через раскрытую форточку послышался радостный крик: это Сева заложил на Дане особенно крутой вираж и не сдержал рвущийся наружу восторг от ощущения свободного полёта на бешеной скорости. Я понимающе вздохнул, ведь сам когда-то ловил от этого кайф, — но тут же погрустнел, подумав о семье, которую вот уже почти два года как оставил.
Поначалу я продолжал жить с братом и мамой на даче, ежедневно наведываясь к себе на ферму — и в неожиданно доставшийся мне собственный секретный лесной домик, где мог вволю предаться уединению, которого мне так недоставало все предыдущие годы жизни. Я удовлетворял потребности своего характера интроверта и сбрасывал накопившуюся мизантропию в те часы, когда не надо было следить за драконами или взаимодействовать со своей бывшей одноклассницей Ульяной, которая оказалась потомственной драконницей и помогала мне на первых порах с ведением хозяйства. Я отдыхал от всего того, что наскучило и надоело мне за тринадцать с половиной лет, которые я к тому времени прожил.
Затем я несколько месяцев учился вместе с Ульяной в Драконологическом университете, где побыть одному можно было разве что в туалете или в душе общежития. За это время я открыл для себя удивительную возможность сосуществовать с близкими по духу людьми, с которыми у меня были общие темы для разговора, — а кое-кто из них был такого же склада, что и я.
После досрочного выпуска мы с Ульяной и её кузеном Недом серьёзно занялись освобождением профессора Хеглена из лап викингов, и на всё то время я смирился с необходимостью сотрудничества и взаимодействия. И совершенно забыл про родителей и брата, которые жили своей жизнью, не зная, чем я занимаюсь.
Я смог набраться решимости прийти к ним на дачу прошлым летом, после памятного пирровой победой штурма Покинутой Башни. Я рассказал им обо всём и попросил, чтобы и дальше я мог жить отдельно и действовать независимо от них.
Мне удалось этого добиться, и следующие четыре месяца я жил в покое и уединении, изредка звоня семье и иногда встречаясь с Ульяной то у себя, то у неё на ферме в тридцати километрах от моей. Я упивался своим одиночеством в нерабочее время: прочитал, наконец, все взятые когда-то у Ульяны напрокат книги, прослушал всю музыку и посмотрел все фильмы на дисках. Затем мне стало скучно, и я начал лазить по Интернету, где благополучно проводил по несколько часов в день. Для развлечения написал о наших приключениях небольшую книжку и выложил её на литпорталы…
В конце концов, я понял, что совсем одному жить со временем действительно надоедает, — но и с людьми иногда контактировать было выше моих сил. Я решил в дальнейшем почаще всем звонить и съезжаться с ними; может быть, однажды прийти к окончанию занятий в родную школу, законченную экстерном, и встретиться со сверстниками, которые без меня, наверное, в первое время скучали…
А потом началось наше с Ульяной противоборство с викингами за Четвёртый Кристалл, и мне стало не до ублажения своего характера. Тут бы вернуть своё, а главное — выжить…
И когда всё это закончилось, я вновь оказался в пустоте, которую сам себе создал. Да, какое-то время мне опять было хорошо, я даже вторую книгу писать начал… Но вскоре меня снова потянуло пообщаться с кем-нибудь, поговорить, что называется, «ни о чём», поддержать советом, пошутить, чтобы Ульяна, или Даша, или на худой конец Сева засмеялись…
В общем, как ни прикольно быть интровертом, а привычка к общению остаётся. С одной стороны, это грустно — но с другой, так я продолжаю быть собой и у меня остаются люди, на которых в случае чего я мог бы опереться. Чтобы Ульяна или Даша смогли бы помочь…
От этой мысли я погрустнел. Вздохнул, достал из кармана драконофон и в который раз за последние дни набрал Ульянин номер.
Прошло несколько длинных гудков, сменившихся затем короткими. Как будто подруга взглянула на экран, потроллила меня ожиданием — а потом сбросила звонок.
Впрочем, чего-то такого я и ожидал.
Охлаждаться наши дружеские отношения начали с месяц назад. Запустила этот процесс одна мелочь, которая бы в прежней, школьной, жизни прошла бы почти что незамеченной и максимум через неделю забылась бы совершенно — но не теперь, когда нас, казалось, уже так много объединяло помимо отличных оценок.