Битва трех императоров. Наполеон, Россия и Европа. 1799 – 1805 гг.

Конечно, провозглашение пожизненного консульства и территориальное расширение Франции могут вызывать споры и разноречивые мнения, однако подобная фраза в устах владельца миллионов крепостных рабов звучала поистине иезуитски! Но противоречия не смущали Александра. Вообще вся его политика, начиная с этого периода, будет пронизана только одной идеей – личная ненависть по отношению к Бонапарту. Все остальное – путаная, противоречивая болтовня то о защите свободы, то о необходимости спасать троны и алтари, то трогательная забота о независимости малых государств, то планы по их аннексии, так как «они не служат… никоим образом для общего благополучия (!!)»[202].

Внешнеполитическая ориентация царя нашла свое материальное воплощение в сентябре 1802 г., когда впервые в России были созданы министерства. На пост министра иностранных дел был назначен граф Александр Романович Воронцов (брат посла в Лондоне Семена Воронцова), его ближайшим помощником стал князь Чарторыйский. Одновременно Александр Воронцов стал канцлером Российской империи. Нет необходимости пояснять, что А. Р. Воронцов был ярым сторонником проанглийской ориентации русской политики. Подобных же взглядов придерживался и Чарторыйский. Отныне внешняя политика России сосредоточилась в руках тех, кто яро ненавидел Францию и еще больше разжигал враждебное отношение Александра по отношению к первому консулу.

В начале ноября царь написал пространное послание своему послу в Лондоне Семену Воронцову, а на следующий день министр иностранных дел граф Воронцов также написал своему брату. Эти письма от 6 (18) ноября и 7 (19) ноября можно рассматривать как программу русской политики на ближайшее время. Они были ответом на предложение антифранцузского союза, с которым в октябре 1802 г. английское правительство через своего посла в Петербурге Уоррена обратилось к России. Нужно сказать, что министр иностранных дел, несмотря на свою проанглийскую ориентацию, отнесся к предложению союза достаточно сдержанно: «Признаюсь Вам, что к такому предложению я никак приготовлен не был; да и вообще оно кажется весьма рановременно»[203]. Однако это был вовсе не принципиальный отказ, а лишь указание на то, что Россия пока не готова к войне. В том же письме министр писал, что «интересы России и Англии столько имеют между собой общего, что и без постановления на бумаге они друг друга союзниками считать себя могут»[204].

Что же касается Александра, то его послание было куда более сильным в выражениях. Царь отмечал с радостью, что «британское министерство заметило наконец, насколько Амьенский договор… удалил континент от Великобритании. Усилия, которые Сент-Джемский кабинет предпримет, чтобы вновь сблизиться с ним, будут мне тем более приятны, что я считаю это совершенно необходимым для поддержания равновесия и общего спокойствия в Европе». Александр опять трогательно заботился о свободе у других: «Участь, угрожающая Швейцарии, может лишь обострить внимание великих держав, а захватнические намерения, проявляемые в отношении ее, не могут не обеспокоить остальные страны Европы. По моему убеждению, каждая свободная страна имеет право избрать себе такой образ правления, который бы соответствовал ее положению, ее территории и обычаям ее жителей»[205].

Александр восхищался господством английского флота на морях и фактически рекомендовал британцам начать войну на море, как всегда, разумеется, употребляя свои любимые расплывчатые формулировки о гармонии и умеренности: «Она [Англия. – Примеч. авт.] имеет в своем распоряжении также другое средство, эффективность которого не может подвергаться сомнению. Я имею в виду ее военно-морские силы. Хотя они и не могут достигнуть самой Швейцарии, однако их развертывание и несколько вовремя проведенных демонстраций непременно побудят французское правительство к умеренности. Англия дала Франции столько доказательств своего превосходства над ней в этой области, что эффективность подобной меры не может вызывать сомнений»[206].

И завершал декларацией своего принципиального желания вступить впоследствии в союз с Англией: «Откровенность данного объяснения послужит, как я надеюсь, для короля Англии гарантией того, как сильно я хочу прийти к соглашению с его величеством по данному вопросу, как и по всем другим вопросам, которые могли бы в дальнейшем возникнуть и привести к нарушению равновесия в Европе. Мне не нужно говорить Вам, что все эти предложения и разъяснения, даваемые в ответ на предложения и разъяснения, которые были сделаны здесь английским послом, должны быть сообщены с принятой осмотрительностью и под величайшим секретом»[207].

Для Александра, любителя туманных, неясных выражений, было сказано уже более чем достаточно. Отныне царь взял курс на войну с Францией.

Глава 5. Why do we go to war?