Битва в Арденнах. История боевой группы Иоахима Пейпера

— Полковник, ваше предложение нелепо. Во-первых, у меня нет никакой власти влиять на решения американского командования по поводу военнопленных. Да и не в таком вы положении, чтобы торговаться.

— Знаю, — ответил Пейпер. — Но буду действовать исходя из предположения, что ваш командир на это пойдет.

Мак-Каун на секунду задумался. Еще один разрыв потряс окрестности с приземлением очередного снаряда 155-миллиметрового орудия.

— Я могу только подписать свидетельство о том, что вы внесли такое предложение. Больше я ничего не могу сделать.

Пейпер согласился, и ввели еще одного пленного американца, капитана Брюса Крайсингера, бывшего командира роты A 823-го батальона истребителей танков. Оба подписали свидетельство, по-английски написанное Мак-Кауном, и отдали его капитану, который вернулся в ряды полутораста пленников Пейпера.

Ровно в 17:00 Пейпера вызвали в радиоавтомобиль. Уже стемнело, на броне танков поблескивала изморозь. Артобстрел начинал затихать, но все равно еще не стоило долго находиться на улице, усыпанной обломками и изрытой воронками от снарядов. Огромное американское орудие с другой стороны моста, из Шато-дю-Фруад-Кур, продолжало с пугающей равномерностью посылать снаряды. Пейпер торопливо перебежал к автомобилю. Его молодой радист согнулся над передатчиком, и его обычно ровный при переговорах голос дрожал от волнения.

— Где основная линия обороны? — повторял он раз за разом. — Где позиции прикрытия? Можем ли мы пробиваться? Повторяю, можем ли мы пробиваться?

Из наушника затрещали помехи, и Пейпер нетерпеливо склонился над плечом солдата. Сейчас, сейчас!

Голос с другого конца, искаженный помехами, произнес:

— Где и когда вы собираетесь пересечь линию фронта?

На лице Пейпера появилась усталая улыбка. Радист посмотрел на него с плохо скрываемым торжеством, как будто они только что одержали победу.

Но сообщение было еще не окончено. Мертвенный голос продолжал:

— Вам разрешено пробиваться, только если вы выведете всю технику и всех раненых.

Терпение Пейпера лопнуло.

— Взорви всю эту аппаратуру к чертовой матери! — заорал он радисту. — С разрешения или без него, но мы будет прорываться отсюда пешком!

3

Вдалеке от позиций Пейпера развивался кризис отношений между командующими-американцами и британским генералом, причиной назначения которого на должность командующего двумя американскими армиями косвенно послужил бросок Пейпера на запад. 22 декабря Монтгомери фактически спас 7-ю бронетанковую дивизию от уничтожения в окруженном Сен-Вит — тем, что настоял, вопреки протестам генерала Риджуэя, на том, чтобы отвести ее оттуда, пока есть что отводить. Но только успел разрешиться этот кризис, как возник еще один, более серьезный. Рано утром 23 декабря Монтгомери предложил сократить чрезмерно растянутый фронт 82-й воздушно-десантной дивизии, оттянув ее на идеальную оборонительную позицию за практически неприступный мост к югу от Вербомона.

Командиры десантников, привыкшие сражаться на передних рубежах вдалеке от своих, тут же начали активно возражать. Генерал Гейвин, крайне озабоченный репутацией своего подразделения, заявил, что его дивизия ни разу не отступала за всю свою историю и не собирается впредь. Риджуэй присоединился к предыдущему оратору, совершенно не понимая этого пехотного беспокойства за фланги. Ходжес колебался. Его положение было труднее всех. Он и так знал, что Брэдли не лучшим образом оценивал действия его 1-й армии в ходе кампании, а памятуя о чувствительности Брэдли к вопросам престижа, он понимал, что служба под командованием англичанина не способствует улучшению отношений с командующим своей группы армий. Несколько позже Ходжесу действительно предстояло получить от Брэдли письмо, в котором тот напрямую указывал, что не потерпит больше никаких отступлений на фронте 1-й армии. Перспективы Ходжеса становились, таким образом, печальнее некуда — однако командовал его армией все же Монтгомери, а не Брэдли. Так что 23-го Ходжес колебался.

Монтгомери, со своей стороны, никак не мог понять, почему командиров десантников так раздражает нерешительность Ходжеса. Сам Монтгомери происходил из армии с вековыми традициями, но предлагаемые отводы войск не имели в его глазах никакого отношения к престижу, являясь лишь тактическими маневрами. Находясь в почти что монашеском уединении в своем штабе в окружении горстки своих «молодых людей», Монтгомери не мог понять чувств таких командиров, как Гейвин или Риджуэй.

И Риджуэй, и Монтгомери были достойными солдатами, но в какой-то степени их развитие остановилось где-то в детстве, так что они во многих отношениях не походили на своих товарищей. У английского генерала сохранилась детская наивность, которая мешала ему понять происходящее вокруг него, заставляя видеть только одну сторону проблемы или спорной ситуации. Риджуэй же, в свою очередь, вырос гиперагрессивным в словах и поступках, считая любой намек на проявление слабости позорным пятном на репутации всех американцев.