Битва в Арденнах. История боевой группы Иоахима Пейпера

Справившись с угрозой, Пейпер взялся за серьезный анализ ситуации. Все каналы снабжения перерезаны, и обещанная генералом Монке подмога становилась все призрачнее. Да, со стороны Амблева продолжала доноситься стрельба, но непонятно, являлась ли она свидетельством какого бы то ни было продвижения Монке. Скорее всего, бросок Монке увяз; похоже, что между Ла-Глез и рекой слишком много янки. Сейчас, оказавшись запертым в горной деревушке, Пейпер впервые нес действительно тяжелые потери, по большей части — от не дававшей продохнуть артиллерии американцев. Создавалось впечатление, что крах боевой группы под нарастающим давлением противника — лишь дело времени. Пейпер посмотрел в небо. Сегодня ему еще повезло — погода работала на него. Однако вроде бы прояснялось, и, конечно, когда низкие облака поднимутся, янки ударят по нему всей мощью своих военно-воздушных сил. И тогда с Пейпером будет покончено навсегда.

Вдруг пришло решение. Полковник заторопился к радиоавтомобилю, молясь, чтобы радист сумел связаться с Монке. Повезло. Пейпер смог четко изложить свое решение командиру дивизии, находящемуся в тридцати с лишним километрах. Речь его была проста и пряма:

— «Герман»[39] почти закончился. «Отто» у нас нет. Наш полный разгром — вопрос времени. Можно мы вырвемся отсюда?

3

Наступление темноты в тот день в Арденнах знаменовало собой окончание первой недели Арденнской битвы, «Битвы за Выступ» или «Наступления Рундштедта», как ее до сих пор называют в английских и американских газетах. Пока ни одна из мер, принятых Эйзенхауэром, не оказала должного эффекта. На юге Паттон совершил изумительный марш, передислоцировав три дивизии с Саара, преодолев полтораста километров незнакомых обледенелых дорог и бросив их в бой в решающий момент. Но пока явных последствий этого броска на «Выступ» не было заметно.

На севере все бросаемые Монтгомери в бой дивизии поглощались фронтом, по частям вступая в бой, так что растянувшийся на шестьдесят километров участок линии фронта корпуса Риджуэя поглотил больше дивизий, чем генерал рассчитывал. А Монтгомери все никак не мог убедить американцев, цеплявшихся за территорию с почти что невротическим упрямством, что в случае необходимости надо отступать, что обладание территорией само по себе ничего не значит.

В Лондоне стали появляться первые признаки того фурора, который вызвало назначение Монтгомери командующим северным сектором. Подробности назначения стали известны только в январе, когда опасность миновала, но и без того английские журналисты, используя для избежания цензуры старый прием цитирования «немецких источников», раструбили о том, что британскому фельдмаршалу пришлось спасать американцев вследствие неумелого командования Брэдли. Эти заявления вскоре прочли и в Америке, что послужило причиной крупной размолвки в англо-американских отношениях.

Эйзенхауэр в Париже стал практически пленником собственной военной полиции, которая сформировала вокруг него непроницаемое кольцо после того, как прошел слух о том, что Верховного главнокомандующего готовятся убить немцы, переодетые в американскую форму и свободно говорящие по-английски. Однажды ему удалось сбежать от своих охранников и выйти прогуляться. По возвращении он написал один из своих редких приказов в тот день. Текст гласил:

«Бросившись вперед со своих укрепленных позиций, противник может завершить свою грандиозную рискованную игру сокрушительным разгромом. Поэтому я призываю каждого солдата союзных сил подниматься снова и снова к высотам решимости и напряжения усилий. Пусть каждый думает только об одном — об уничтожении врага на земле, в воздухе, везде, где бы то ни было! Единые в этой решимости, с нерушимой верой в правоту нашего дела, с Божьей помощью мы придем к величайшей победе!»

Паника, охватившая в тот день некоторые отделы Верховного штаба, отразилась и в тылу. В Бельгии, Люксембурге, на севере Франции по дорогам, как в худшие дни мая 1940 года, тянулись колонны граждан — сто тысяч беженцев. С окон домов снимали портреты вождей союзников, и люди стали избегать общения с военными в страхе, что шпионы и сочувствующие немцам сразу же донесут о таких контактах, как только немцы придут.