Битва в Арденнах. История боевой группы Иоахима Пейпера

Этим судом американское военное правосудие похвастаться не могло. Обвинение, имея на подготовку к нему десять месяцев, сделало свою работу небрежно и неаккуратно. Не были представлены такие свидетели, как Анри Ле Жоли[63] или Пфайффер, мальчишка с фермы в Бюллингене, непосредственный свидетель массового убийства. Многочисленные следователи комиссии по военным преступлениям не смогли, имея в своем распоряжении все огромные возможности американской армии в Европе, найти ни одного из пятидесяти или шестидесяти журналов боевых действий 6-й армии СС и подчиненных ей дивизий, которые стали бы подтверждением того, что действительно был издан приказ убивать военнопленных. (Среди немцев некоторые придерживаются мнения, что журналы нашли, но они тут же «потерялись», поскольку никакого упоминания о приказе в них не содержалось.)[64] Обвинение не разобралось в том, почему репрессиям подверглось только население Ставло, а не находящихся в нескольких милях от него Стумона и Ла-Глез. Были ли в какой-то степени оправданы утверждения немцев о том, что в Ставло по ним стреляли местные бельгийцы? Вместо всего этого обвинение, как мы видели, полностью основывалось на признаниях самих обвиняемых, что хоть и дало возможность сначала непосредственно выиграть дело, но в итоге привело к его проигрышу для всех американцев и дискредитации не только американского военного суда, но и всего правосудия США.

Давайте остановимся и еще раз посмотрим на три главных вопроса. Были ли на самом деле изданы приказы о том, что в ходе наступления 1-й дивизии СС не надо брать пленных? Что произошло на самом деле на перекрестке в Бонье и имела ли там место трагическая ошибка? И последнее: возможно ли, что вооруженные гражданские стреляли по немцам в Ставло?

Первое, что бросается в глаза даже самому случайному наблюдателю за событиями Арденнской битвы, это тот факт, что изо всех участвовавших в битве дивизий только «Лейбштандарт» был обвинен в совершении массовых военных преступлений. И 2-я и 116-я танковые дивизии продвинулись не менее, а то и более, чем «Лейбштандарт», и представляли для американцев куда большую опасность, но эти две дивизии ушли с поля битвы без каких-либо претензий к своим действиям со стороны гражданских или военных.

Но 116-я и 2-я танковые дивизии были подразделениями 5-й армии Мантейфеля, принадлежащей к вермахту. «Лейбштандартом» же командовал генерал СС. Могло ли быть так, что последний отдавал некие особые приказы?

За три месяца до начала наступления Верховное командование немецкой армии издало приказ, представлявший собой переработанную инструкцию от 29 июня 1939 года, которой регулировалось обращение с военнопленными и населением оккупированных территорий. Необходимость в новом приказе от 1 сентября 1944 года возникла из-за того, что за четыре года войны общепринятой практикой стало взятие заложников, и военные администрации широко применяли различные виды вымогательства. Особенно жестоким отношение к военнопленным было в не подписавшей Женевскую конвенцию России.

В частности, в сентябрьской директиве 1944 года указывалось, что членов партизанских формирований следует расценивать как солдат противника, при условии что они имеют некие опознавательные знаки, различимые с расстояния (даже если это просто нарукавные повязки), открыто держат в руках оружие и подчиняются ответственному за их действия командиру. Кроме того, захваченных в бою пленных предписывалось после первичного допроса как можно скорее отправлять в тыл.

Но это — теория, и, согласно сентябрьской директиве, такие приказы следовало повторять каждые три месяца. А на практике?

В приказе по 6-й танковой армии от 8 декабря недвусмысленно заявлялось:

«Необходимо предотвращать действия вооруженных формирований местных жителей. Все они принадлежат к так называемому „движению Сопротивления“. Мосты, шоссейные и железные дороги с большой вероятностью могут оказаться заминированы. Следует тщательно охранять штабы, телефонные линии и конвои… Вооруженное сопротивление местных жителей должно быть сломлено».

Шесть дней спустя, 14 декабря, Дитрих заявил своим командирам, которые спрашивали его, что делать с военнопленными: «Вы что, не знаете, что надо делать с пленными?»