Битва во времени

— Думаешь… и такое возможно? — разнёсся голос Фиар над притихшей тропинкой — которая (как вдруг понял Джантар по заметно посветлевшему небу в просветах редеющего леса) выходила в долину или котловину, где лес сменялся горным разнотравьем. — Но что это тогда может быть?

— Не знаю, только предположил, — Итагаро, казалось, ещё больше встревожили собственные слова. — Хотя правда — о чём это я…

— А если всё же спросят: почему вы так привязаны к плотному миру, если потом все равно вернётесь в иные? — предположил Минакри. — Что ответим тогда?

— Спросим — а разве могут быть эти миры один без другого? И откуда следует — что в нашем мире недостижима никакая гармония, возможно лишь страдание? — не задумываясь, ответил Лартаяу. — И почему нам так упорно внушают: здесь — тяготы, там — блаженство, здесь — грехи и произвол, там — высшая справедливость? И мы должны не устроить этот мир к лучшему — а бросить, сбежать отсюда?

— А… вот же — самый главный вопрос, к которому сводятся все остальные, заготовленные нами! — воскликнула Фиар. — Вот то, с чем мы фактически идём к ним! Почему должны думать — что здесь всё обречено, и кто-то имеет право осудить и разрушить это в своих высших интересах? И тогда уж, опять-таки — в чьих? Кто считает себя вправе решить всё за нас, людей этого мира? И почему это обставляется так, будто кто-то постиг нечто высшее, достиг идеала практически во всём — хозяйстве, судоустройстве, образовании? Что где-то есть идеальные общины, сообщества, цивилизации, миры — а нас, непокорных, надо привести к этому силой? Заставить отказаться от мяса, денег, техники, перевести в иную форму существования, переселить в иные миры, а не пойдём добровольно — сокрушить тут всё, чтобы негде было оставаться, и поневоле потянулись туда?

Звонкая тишина повисла над всё более светлеющей, выходящей на редколесье тропинкой. Казалось, как-то сразу затихли все звуки леса — лишь слабый ветерок едва шевелил листву кустарника…

— А наше собственное мнение — ничего не значит и не стоит? — продолжала Фиар. — И если не признаём идеалом, например, полное обобществление личного имущества — то есть получается, и компьютеров, видеозаписей семейной хроники, тетрадей с записями лично для себя — так тоже смертный грех, за который нас надо покарать? Правда, там везде речь — только о мотыгах, лопатах, ездовых и вьючных животных — чего, кстати, наша культура и не знала, издревле был механический транспорт… А мясных животных — что, просто выпустить в дикую природу, на съедение хищникам? Они же специально, тоже издревле, выведены не для того, чтобы на равных конкурировать в дикой природе! Или опять же образование?: почему как идеал — почти рабская зависимость от учителя, зубрёжка колоссальных объёмов информации наизусть без осмысления, и членство в тайной иерархии со страхом разглашения чего-то? И кто это везде и всюду "лучше нас знает" такое — угрожая за ослушание гибелью всего нашего мира? А тут — уже точно не сказки и не легенды. Имеем дело с кем-то конкретным…

— Верно замечено, — согласился Итагаро. — Везде как идеал — предлагается что-то частное, сомнительное, малоприемлемое, а цена ошибки — судьба мира? И вот — что-то происходит в реальности… После того, как кто-то тысячелетиями играл в умах людей судьбой Мироздания, имеющего космическую протяжённость — именно на таких вопросах! Будто и тут кто-то бьётся у кого-то на крючке, обосновывая как идеал… хотя — почему именно это? Разве нельзя иметь компьютер, видеокамеру, наконец, дом — и быть высоконравственным разумным? Так почему вместо этого — рекомендуется жить примитивной общиной, ведущей первобытное хозяйство?..

"Но… что с нами? — внезапно подумал Джантар. — Почему вдруг говорим об этом?"

— И с образованием — тоже, — продолжал Итагаро. — Почему и наша старая жреческая школа со свободным доступом учеников к литературе, и современный институт — что-то нравственно низшее, а их мистериальные посвящения на каждой новой ступени и строжайшая иерархия — идеал? Хотя тут же — и ученик представлен как ничего не знающий, не имеющий, униженно молящий о милости? И отношения с кем-то высшим — описаны как примитивное попрошайничество и вымогательство? Он должен идти на поклон к тому, кто его не любит, не уважает, презирает всё, что имеет для него смысл — и вообще может в любой момент, просто под настроение, разрушить что угодно в неограниченных масштабах! Не помочь по доброй воле, не открыть какие-то истины — а покарать, отомстить непонятно за что, ударить в слабое место, заставить ощутить свою ничтожность… И… где-то там тысячелетиями не знали, что тут людей заставляют верить в такое?

— Подожди, — остановил его Герм. — Я, кажется, что-то чувствую… Но не могу понять — что…