Уже в этот же день 18 апреля прошел слух о выводе некоторых воинских частей из Берлина. Не только батальоны фольксштурма, но и подразделения вермахта были отправлены на фронт на поездах городской и пригородной железной дороги. В этот день в противотанковых заграждениях на окраинах города были оставлены лишь узкие проходы, и начался строгий контроль всех транспортных средств. Он явился результатом тех первых боевых сводок с близкого фронта, в которых сообщалось о русских офицерах, переодетых в немецкую форму, и о доверчиво принятых поддельных приказах. Неожиданно 19 апреля опустели все с таким трудом подготовленные за счет фронта на Одере оборонительные позиции, стрелковые ячейки и пулеметные гнезда у мостов и на дорогах, выходящих из города. Были поспешно вывезены даже немоторизованные зенитные орудия, которые направили на самые опасные участка фронта на Одере.
В этот четверг в полдень доктор Геббельс объявил своим сотрудникам, что оборона Берлина будет организована не на окраинах города, а на Одере и что поэтому он дал свое согласие на то, чтобы все находившиеся в Берлине воинские части были направлены на участки фронта, находящиеся под угрозой. …
Зато прекратились массированные бомбардировки города западными союзниками. Происходили лишь редкие беспокоящие налеты, а бомбардировки русской авиации воспринимались берлинскими ветеранами пассивной противовоздушной обороны не совсем серьезно.
Да, сирены перестали даже подавать сигналы воздушной тревоги, хотя каждый час днем и ночью где-нибудь над обширной территорией города падали бомбы или велся обстрел из бортовых пушек самолетов. Зато теперь сирены получили другое задание: они все чаще подавали непрерывный сигнал, который означал танковую тревогу.
Сначала эту танковую тревогу подавали с целью тренировки. Но потом она нередко подавалась по ошибке. … Поэтому со временем этот непрерывный сигнал, некогда вызывавший нервное потрясение, перестал пугать жителей Берлина. Однако теперь он вновь приобрел свое первоначальное, грозное значение.
В четверг, 19 апреля, в тихих сельских пригородах на востоке и севере Берлина снова раздались непрерывные воющие сигналы: приближаются вражеские танки!
В этих пригородах проживали маленькие люди, рабочие и крестьяне. Они видели, сколько страданий пришлось на долю бредущих по дорогам беженцев, поэтому многие из них решили: мы остаемся! Они чувствовали приближение штурма, но продолжали цепляться за свой родной дом. К тому же это были всего лишь одиночные танки, о появлении которых сообщалось где-то под Эберсвальде, далеко за пригородными поселками Бад-Заров и Мюнхеберг. Воочию их никто не видел. …
Маленькие люди на восточных и северных окраинах Берлина хотели остаться. Несколько владельцев вилл уже давно уехали. Куда-то на запад. Остальные наслаждались неожиданно мирным сегодня и мечтали о том, что будет послезавтра, полагаясь на волю Господа. На то, что ожидает их завтра, все закрывали глаза.
В этот четверг [19 апреля] ближе к вечеру я поехал в радиостудию, находящуюся в западной части Берлина на улице, которая переходила в шоссе, ведущее в Гамбург. В течение последних недель там можно было видеть сплошной поток машин вермахта, полиции, СС, организации Тодта и Трудовой повинности. Берлинцы, которые вынуждены были остаться, смотрели вслед этим колоннам с чувством горечи. И вот сегодня я увидел всего лишь несколько машин, направлявшихся в сторону Гамбурга».
Не известная вплоть до сегодняшнего дня берлинка, переведенный на многие языки дневник которой впервые был опубликован в 1959 году, начала свою хронику 20 апреля в 16.00:
«Да, вот война докатилась и до Берлина. То, что еще вчера было отдаленным рокотом, сегодня превратилось в постоянный барабанный бой. Ты уже буквально дышишь орудийным грохотом. Ухо глохнет, оно различает только выстрелы пушек самого крупного калибра. Уже давно невозможно определить направление, откуда стреляют. Мы живем внутри кольца из орудийных стволов, которое сужается с каждым часом.
Иногда наступают часы тревожной тишины. Тогда неожиданно бросаются в глаза приметы весны. Над почерневшими от копоти руинами городского квартала весенний ветерок разносит запах цветущей сирени из покинутых садов и палисадников. Искалеченный взрывом куст акации перед кинотеатром утопает в буйной зелени. В промежутках между сигналами тревоги владельцы небольших земельных участков с домиком умудряются делать грядки, и рядом с беседками на Берлинерштрассе видна свежевскопанная земля. И только птицы не доверяют этому апрелю: на нашем кровельном лотке не видно ни одного воробья.