Битва за Гималаи. НКВД: магия и шпионаж

Длительное время деятельность «У» являлась тайной для генерального консула СССР. Он даже не подозревал, что агент Монголии действует на территории советской миссии. Причиной тому явилась самоуверенность Александра Ефимовича Быстрова, который сидел на двух стульях. С одной стороны, он занимал должность генерального консула СССР в Урумчи, с другой— являлся резидентом ОГПУ в Западном Китае. Две эти сущности часто путались у него в сознании, хотя, если быть честным, консулу больше нравилась кожанка, чем чинный костюм дипломата. Приезжая «по делам» в Москву или ожидая в столице нового назначения, он любил навещать своих знакомых в чекистской форме, наводя на их родственников ледяной ужас — так, шутки ради. Кожанка в те годы была одним из символов смерти. Но в Урумчи вторую сущность необходимо было скрывать, и приходилось принимать протокольный вид.

Двенадцатого апреля 1926 года Александр Ефимович сделал первую запись о визите Рериха в генконсульство. Но это касалось только информации, предназначавшейся для Наркомата иностранных дел. Об экспедиции русского художника он был поставлен в известность уже 11 февраля, хотя это были весьма скудные сведения, пришедшие с запада провинции: «В ближайшие дни ожидается приезд в Кашгар экспедиции Рериха». Собственно, в таком сообщении не было ничего необычного. Но эту информацию Быстров не стал заносить в дневник генерального консульства. Известие о появлении экспедиции он отправил в одно компетентное учреждение— ОГПУ, откуда оно попало в Разведотдел штаба Среднеазиатского военного округа[105].

Буквально за несколько месяцев до визита Рерихов в Западный Китай туда прибыла другая научная американская экспедиция. Ее возглавляли братья Рузвельты, дети бывшего президента США Теодора Рузвельта. Собственно, между ними и караваном Рериха в правовом смысле не было никаких различий. Обе исследовательские команды имели американские экспедиционные паспорта, обе шли под американским флагом, обе просрочили визы на въезд из Западного Китая в пределы СССР, обе обратились за помощью к советским консулам— к Думпису и Быстрову. Но результат получился разный. Думпис ничем не смог помочь Рузвельтам и сослался на свое полное бессилие в отношении проблем с визами. Напротив — в случае с Рерихами все завершилось благополучно. И резидент Думпис и резидент Быстров помогли американцу Николаю Константиновичу как можно скорее попасть в СССР. В чем же заключался секрет этого поистине чудесного разрешения? Разведке было известно, что Кермит Рузвельт состоял членом тайного общества «Комната», близкого к американским секретным службам («Комната» держала под контролем счет Амторга — «крыши» ИНО ОГПУ в США), а Николай Константинович принадлежал к совсем противоположной организации.

Семнадцатого апреля 1926 года Быстров под покровом ночи пробрался в русскую факторию и постучал в дверь гостевого домика Русско-Азиатского банка. Здесь Рерих остановился вместе с семьей. Художник отметил свидание в своем дневнике[106], но Александр Ефимович, бывший здесь во второй своей сущности, в своем дипломатическом дневнике об этом событии опять не обмолвился. Впрочем, кое-что об этой встрече сообщает художник. И хотя он не упоминает секретной части разговора с консулом, сама по себе запись весьма любопытна:

«17 апреля.

Среди долгих путешествий ускользают целые события. Только что мечтали о поездке на острова Пасхи, а здесь уже говорят о гибели этих островов три года тому назад. Неужели гиганты Атлантиды уже навсегда погрузились в пучину и поток космоса — эта сантана буддизма — совершает свое непреложное течение? За время наших хождений по горам и пустыням какие-то звезды из мелких сделались первоклассными величинами. Еще опустился в море какой-то остров с десятитысячным населением. Усохли озера, и прорвались неожиданные потоки. Космическая энергия закрепляет шаги эволюции человечества. Вчерашняя «недопустимая» сказка уже исследуется знанием. Испепеляется отброс, и зола питает побеги новых завоеваний.

В тишине фактории Урумчи консул Быстров широкоохватно беседует о заданиях эволюции общины человечества, о движении народов, о знании, о значении цвета и звука… Дорого слушать эти широкие суждения. Одни острова погрузились в пучину, и вознеслись из нее другие, мощные»[107].

«Да, потоп уже начался, — думал Быстров, слушая Рериха. — Но, может быть, этот старик станет Ноем, которому суждено будет увидеть сухой Арарат?» Однако самым удивительным было то, что за тысячи километров от Урумчи, в Москве, в здании на Лубянке, велись примерно такие же разговоры.

3

«Золотой век, то есть Великая Всемирная Федерация народов, построенная на основе чистого идейного коммунизма, господствовала некогда на всей земле. И господство ее насчитывало около 144 000 лет. Около 9 тысяч лет тому назад, ведя счет по нашей эре, в Азии, в границах современного Афганистана, Тибета и Индии, была попытка восстановить эту федерацию в прежнем объеме. Это та эпоха, которая известна в легендах под именем похода Рамы…»