Битва за Кальдерон

– А… – протянул Дорога, с озадаченным видом покачал головой и приложил руку к глазам, изображая повязку. – Я понимаю.

– У меня есть обязательства перед Гаем, – сказала Амара. – И у него тоже.

– А мне этот ваш Гай показался умным человеком, – сказал Дорога.

– Он и в самом деле умный.

– В таком случае он должен знать, что даже вождь не может управлять человеческим сердцем, не может ему приказывать, – заявил Дорога. – Если он в это вмешается, он узнает, что любовь всегда останется любовью, а он может только всех прикончить или отойти в сторонку. Тебе тоже следует это уяснить.

– Что уяснить? – спросила Амара.

Дорога приложил палец к голове:

– Голова ничего не может сделать с сердцем. Твое сердце хочет того, чего оно хочет. Голова должна понять, что она может только убить сердце или уйти с дороги и не мешать.

– Ты хочешь сказать, если я отвернусь от Бернарда, это убьет мое сердце? – спросила Амара.

– Твое сердце. И его тоже. – Дорога приподнял могучее плечо. – Тебе придется сделать выбор.

– Разбитые сердца со временем заживают, – заметила Амара.

Какая-то тень пронеслась по лицу Дороги, и его черты стали казаться крупнее и почему-то печальнее. Он поднял руку и прикоснулся к одной из своих косичек, в которую он заплел свои светлые волосы вместе с тонкими рыжеватыми прядями. Наверное, крашеные, решила Амара.

– Иногда они заживают. А иногда – нет. – Он повернулся к ней лицом и сказал: – Амара, ты получила то, что дано найти не каждому. Те, кто это теряет, с радостью умрут, чтобы снова завладеть этим сокровищем. Не отбрасывай его так легко и бездумно.

Амара ехала молча, раскачиваясь в такт большим, медлительным шагам гарганта.

Ей было трудно понять слова Дороги, ибо еще никто не говорил с ней так о любви. Она, разумеется, в нее верила. Ее собственные родители очень любили друг друга, или так ей казалось, когда она была маленькой. Но с тех пор как ее забрали, чтобы сделать курсором, любовь превратилась в средство для достижения той или иной цели. Единственная любовь, которую мог позволить себе курсор, была любовь к принцепсу и Короне. Амара знала это с тех самых пор, как закончила обучение. Более того, свято верила в это.

Однако за прошедшие два года многое изменилось. Она изменилась. Бернард стал не столько человеком, имеющим огромное значение для нее, сколько частью ее существа, как дыхание, как еда и сон. Он одновременно был с ней и не был, она остро ощущала, когда его не оказывалось вблизи, и испытывала чувство, будто становится целой, только когда он находился рядом.

Для такого сильного человека он был очень нежным. Когда его руки, его губы касались ее, он вел себя так, словно боялся, что она разобьется на крошечные осколки, если он прижмет ее чуть сильнее. Их ночи были и оставались наполненными ослепительной страстью, ибо он был невероятно терпеливым любовником, получавшим настоящее удовольствие от того, как она отвечала на его ласки. Но лучшими были тихие часы после занятий любовью, когда он прижимал ее к себе и они, уставшие и довольные, засыпали вместе. Она лежала в его объятиях и забывала обо всех заботах, печалях и бедах. Она лишь чувствовала себя прекрасной, желанной и в полной безопасности.

В полной безопасности. Ей пришлось приложить немало усилий, чтобы взять себя в руки и прогнать слезы. Она прекрасно знала, как на самом деле этого мало в мире. Знала, сколько самых разных опасностей угрожает ее стране – и одна-единственная ошибка может стать роковой. Она не могла позволить эмоциям затуманить ее рассудок.

Независимо от того, как сильно она этого хотела.

Она курсор. Она поклялась в верности Короне, она служит Алере, ей доверены ее самые страшные тайны, которые она должна охранять от вероломных врагов Короны. Долг требует от нее жертв, чтобы другие могли чувствовать себя свободными и в безопасности. Она уже давно отказалась от спокойной жизни. А теперь долг требует, чтобы она отказалась и от любви.

А требует ли он этого?

– Я подумаю над твоими словами, – тихо сказала она Дороге.

– Хорошо, – ответил он.

– Но сейчас не время для подобных вещей, – сказала Амара. Ее чувства уже отвлекли ее от дела. Ей нужно было больше знать про врага, с которым им предстояло встретиться, и Дорога был единственным источником сведений о нем. – У нас имеются более важные проблемы.

– Да, имеются, – не стал спорить с ней Дорога. – Древний враг. Скверна в глазах Единственного.

Амара перевела взгляд с марата на солнце и, нахмурившись, снова посмотрела на вождя:

– В глазах Единственного? Ты имеешь в виду солнце?

Дорога удивленно на нее посмотрел.

– Солнце, – повторила Амара и показала на небо. – Ты ведь его называешь Единственным, верно?

– Нет, – сказал Дорога, и в его голосе прозвучал смех. – Солнце – это не Единственный. Ты не понимаешь.

– Тогда объясни мне, – в отчаянии попросила Амара.

– Зачем? – спросил Дорога.

Вопрос был совсем простым, но за его словами она уловила нечто такое, что заставило ее хорошенько подумать, прежде чем ответить.