Битва за хлеб. От продразверстки до коллективизации

…Иллюзии продолжались недолго. Манифест 17 октября принимался не ради крестьян. В Государственной думе – новорожденном российском парламенте – интересы большинства населения страны защищала крохотная «трудовая» группа. С возомнившим о себе быдлом власть разговаривала сперва огнем и железом, а потом петлей и розгой. Мужику показали и его права, и его место в Российской империи. Он затаился, подчиняясь силе, однако ничего не забыл.

В 1906 году Союз, как и вообще крестьянское движение, был частично разгромлен, а большей частью просто исчез, самоликвидировался, растворился в общинной массе. Что нисколько не означало ликвидацию крестьянского самоуправления, ибо фундамент-то остался. Опыт революции 1905 года показал, что на базе сельской общины любые крестьянские организации возникают с легкостью необыкновенной.

Этот аспект нельзя не учитывать, говоря о Столыпинской реформе. Пытаясь разрушить общину, премьер разрушал и крестьянство как организованную силу, пытаясь превратить его в аморфную, пронизанную взаимной завистью и враждой массу мелких собственников и столь же аморфное стадо батраков.

Этой своей великой цели, как и прочих, Столыпин не достиг. Но если в 1905 году деревня выступала как единая масса, то десять лет реформы раскололи ее. Граница между Февралем и Октябрем пролегала внутри деревни, и это обусловило события как времен Гражданской войны, так и коллективизации.

С огнем не шутят

Какой же в басенке урок? Смешной вопрос.

Года все шли да шли – и молодняк подрос.

Демьян Бедный

…Неведомая теориям государственность крестьянской России, для которой монархия стала обузой, а правительство кадетов – недоразумением.

Сергей Кара-Мурза. Советская цивилизация

Пройдя через волнения 1905 года, карательные отряды, Столыпинскую реформу, ненужную и непонятную войну, мог ли крестьянин остаться прежним? Он должен был стать жестче, решительнее и непримиримей. Согласитесь, все случившееся с ним после «манифеста» – хорошее лекарство от иллюзий, если таковые еще оставались.

Разлившееся вольным потоком после 27 февраля политическое словоблудие, заморочившее головы горожанам, куда в меньшей степени подействовало на деревню. Как по объективным причинам – неграмотное население, плохие дороги, трудность доставки газет, – так и по субъективным. Свобода теперь важна была мужику лишь одним своим аспектом, и он достаточно легко выделял из словесного потока единственный важный для себя вопрос: что будет с землей? И новая власть, и Учредительное собрание интересовали его только с одной точки зрения: как те решат земельный вопрос.

3 марта 1917 года Временное правительство опубликовало декларацию, в которой, помимо прочего, говорилось об отмене сословных привилегий. Тем самым оно ставило точку в затянувшемся споре между дворянством, буржуазией и интеллигенцией: отныне все в стране равны, разницу в положении определяют только деньги. Если вынести за скобки газетную болтовню о свободах и пр., то именно в этом и заключается смысл всех буржуазных революций, сколько бы их ни было. Потому как деньги есть, а прав нету, каждому родовитому нищеброду кланяйся – обидно, понимаете?

Едва ли творцы данной декларации могли предвидеть, что наиболее горячий отклик это новшество получит опять же у крестьян. Зипуны, бороды, лапти и прочие атрибуты «черного народа» служили камуфляжем, под которым скрывались ум, воля и четкое понимание своих интересов. И на новые условия государственного бытия плечи в зипунах недоуменно поднимались в извечном жесте: да почему ж одни деньги-то? Или вы силу уже ни во что не ставите, господа?

Деревня помнила 1905 год, помнила очень хорошо, даже лучше, чем городские окраины. И в новых условиях, когда «молодняк подрос», собиралась повторить попытку.

Столыпинская реформа изменила расстановку сил на селе. Напомним, что к 1917 году в России насчитывалось 43 млн крестьян-общинников и 4,5–5 млн крестьян-собственников[39]. Из них было 300 тыс. хуторян (прозванных «столыпинскими помещиками») и 1,5 млн отрубников – зародыш сельской буржуазии. У многих из них уже было гораздо больше общего с помещиками, чем с крестьянами, – в первую очередь форма собственности на землю и неплохой доход с нее.