Битва за Клык

Он уже не понимал, как долго тянется эта бойня. Часы перетекали в дни, которые растягивались в длинную череду ужасающе жестоких боев и напряженных, изматывающих периодов ожидания. Когда мог, он урывками спал, но отдыха все время было слишком мало. В какой-то момент Морек неожиданно проснулся во время затишья между боями, что-то крича об ужасе, сокрытом в лабораториях творцов плоти. К счастью, почти сразу началась битва, переключив внимание измученных кэрлов на более неотложные дела. На этот раз удача улыбнулась ривенмастеру, но недостаток самоконтроля его порядком напугал.

Когда Морек проходил через тыловые укрепления в тени четырех крупных орудийных башен, то лишь смутно осознавал движение вокруг. Кэрлы были повсюду: таскали ящики с боеприпасами, доспехами или продовольствием, волочились с фронта, как ривенмастер, или готовились занять позиции вместо него. Некоторые по-прежнему двигались со спокойной решимостью. Другие пошатывались на ходу, явно изнемогая от усталости.

Едва ли кто-то из них мог уклониться от обязанностей и искать себе менее опасное место. В ривенах Фенриса не было комиссаров, как в Имперской Гвардии. В них просто не было нужды. Сама по себе идея попытаться избежать боя, чтобы спастись, была столь же чужда духу этого мира смерти, как и благотворительность.

Когда Морек прошел артиллерийские позиции и оказался в громадном пространстве зала, то чуть не столкнулся с тяжеловооруженным отрядом, спешившим в бой. Пробормотав короткое извинение, он попятился и врезался в штабель ящиков с сушеным мясом. Ривенмастер неуклюже растянулся на полу. Ноги отказали, когда он попытался подняться.

Мгновение он оставался в таком положении, чувствуя спиной твердый камень и позволив соблазну отдохнуть всего на минутку проникнуть в его кости.

Всего минуту. Всего пару минут. А потом я встану.

Мир вокруг него кружился, расплываясь, и он почувствовал, как закрываются ставшие свинцовыми веки.

Затем Морек ощутил, как над ним нависло что-то громадное. Какой-то инстинкт подсказал ему, что лежать так было ужасной ошибкой, и ривенмастер заставил себя подняться на колени.

— Прошу прощения, лорд, — пробормотал он, пытаясь при подъеме не развалить штабель.

К его изумлению, гигант протянул массивную перчатку. Раздумывая, стоило ли браться за нее, чтобы встать, Морек заметил, что керамит был не серым, а черным.

Он поднял глаза, скользнув взглядом по иссеченному нагруднику, украшенному костями зверей. Лицевая пластина шлема, треснувшая от удара мечом и такая же угольно-черная, как и весь остальной доспех, была выполнена в виде черепа. Линзы ярко светились, отбрасывая на маску блики, похожие на кровавые слезы.

— Морек Карекборн? — раздался сухой голос Тара Арьяка Хральдира, творца плоти, прозванного Клинком Вирма. — Думаю, пришло время нам поговорить.

Морек поднял взгляд на череп волчьего жреца. Казалось, всю усталость как рукой сняло. Ее сменила холодная хватка страха.

— Как прикажете, лорд, — ответил он голосом сухим, словно остывшие угли.

Афаэль шел по пустым туннелям Логова. Бои за два ключевых пункта продолжались уже много дней и без явного успеха. Он рассчитывал, что придется еще много дней выжигать позиции защитников. Псы будут упорны в обороне. Должны быть, ибо идти им было некуда.

Колдуна это вполне устраивало. Целью первой волны атаки было не просто нанести урон, но и очистить центр Клыка от защитников на срок, достаточный для уничтожения большей части оберегов. Эта работа была трудной и утомительной, особенно в его лихорадочном состоянии.

Афаэль продолжал страдать от изменений плоти. Бой приносил лишь частичное облегчение. В покое колдун становился непредсказуемым, склонным к резким переменам настроения и неспособным к хладнокровному принятию решений. Он знал, что происходит. Словно наблюдая за собой со стороны, он видел, как мыслительные способности его с каждым часом ослабевают.

А теперь еще одно. Где-то глубоко внутри его разума шевелилось что-то чужое. В мыслях пустила корни не его чувствительность и постепенно становилась все сильнее. Одновременно с мятежом тела начал ускользать разум.

Как только неотвратимость разрушения стала очевидной, Афаэль прошел через известные стадии реакции. Неверие. Гнев. Страдание. Он уже не мог бороться против этого кошмара. Тело так срослось с доспехом, что он никогда не сможет его снять. Единственное, что оставалось, это выполнять свой долг так долго, насколько возможно.

Я увижу, как Псы горят. А потом будь что будет. Но я не уйду в забвение, пока возмездие не совершится. Не уйду.

Он понимал бессмысленность такой бравады. Меняющему Пути нельзя угрожать или упрашивать его. И все же слова эти придали Афаэлю каплю утешения. Он по-прежнему мог сопротивляться, по крайней мере на словах.