Битва за космос

Да, именно таким и запомнят его в день старта: веселым и раскрепощенным. Когда Шепард поднялся на портальном подъемнике и шагнул наружу, чтобы войти в капсулу, Гленн уже был там, одетый в белое, как техники. Он улыбался. А когда Шепард наконец-то втиснулся в капсулу и взглянул на приборную панель, там лежала записка: «Играть в гандбол запрещается». Это была маленькая шутка Гленна. Он широко улыбнулся и вытащил записку. Действительно, это было довольно смешно…

Слишком поздно, Джон! Шепард уже не сломает ногу, и его не покарает рассерженный Бог. Он находился в капсуле, люк уже завинчивают, а все остальные… остались позади… снаружи, у портала. Настоящий пилот мог бы объяснить это ощущение только другому пилоту, да и то не отважился бы. Священный первый полет! – и он окажется на самой вершине пирамиды, если выживет.

А если нет? Это объяснить еще труднее, ведь шансы выжить были чертовски малы. Но, в конце концов, именно это и заставляло пилотов рисковать своей шкурой в несущейся на дикой скорости летучей машине. Но зато какие невероятные привилегии вас потом ждали! Одну из них Шепард получал даже до этого утра. Это был взгляд. Взгляд благоговения перед мужской честью. Подобный взгляд появлялся на лицах обитателей базы, когда летчик-испытатель или боевой пилот отправлялись на задание, и все знали, что шансы на успех чертовски малы. Шепард видел этот взгляд и раньше, особенно когда проводил первые посадки сверхмощных, сверхтяжелых реактивных истребителей на палубу авианосца. Он замечал этот взгляд, когда его нужная вещь приводила в движение содержащийся в организме адреналин. А в это утро буквально на каждом шагу, от квартир экипажа в ангаре С и до подъемника, люди одаривали Шепарда этим взглядом, а потом начали аплодировать. Когда он уже был готов шагнуть на портал, чтобы подняться к капсуле, весь наземный экипаж стал аплодировать. На лицах у ребят светилась та самая теплая и влажная улыбка, на глазах блестели слезы, они хлопали и что-то кричали. На Шепарде был шлем с запечатанным щитком, кислород поступал из портативной системы, так что все происходящее виделось ему как беззвучная пантомима. Но не было никакого сомнения в том, что именно происходит. Они дарили ему свои аплодисменты и поклонение… заранее, авансом!

Чисто теоретически все понимали, что шансы выжить в этом полете, пусть даже и очень низкие, были, однако, ничуть не ниже, чем при испытании крылатого летательного аппарата. Вернер фон Браун не раз говорил, что рекорд надежности ракеты «Редстоун» составлял девяносто восемь процентов – лучше, чем у некоторых сверхзвуковых истребителей серии «Сенчури» на стадии испытаний. Правда, теперь шансы Шепарда были гораздо ниже. Он авансом получил множество наград. Он и его товарищи обрели такую славу, какой не удостаивался еще никто из пилотов. Их одаривали этим непередаваемым светящимся взглядом авиаторы и обслуживающий персонал на их собственной базе. А Шепарда уже одаривали им и всевозможные конгрессмены, торговцы консервами, председатель Общества ботаников, агенты по недвижимости, не говоря уж о безымянных маленьких пташках, которые материализовывались возле него на Мысе. Он уже получил плату… заранее! – и миллионы широко раскрытых влажных глаз были прикованы к нему. Древний инстинкт, так называемая народная мудрость, применительно к идущему на поединок воину оказались невероятно живучими. Как-и его предки в давно забытом прошлом, Шепард достиг того благословенного состояния, когда ты гораздо сильнее боишься не вынести своей ноши – ведь тебе уже заплатили заранее, – чем погибнуть. «Пожалуйста, милый Боже, не дай мне опозориться!» Теперь он находился на месте, которого заслуживал и за которое боролся: на самом пике опасности. Он достиг как раз того критического уровня, который отделял великих пилотов от простых смертных, находящихся там, внизу. Неизвестно, смог ли бы кто-нибудь другой вести себя с таким апломбом в этот день – день, когда ты становишься первым человеком, сидящим на верхушке восьмиэтажного ядра в ожидании, когда у тебя под задницей включат ракетный двигатель на «Редстоуне», который весит 66 000 фунтов. Интересно, а вот все эти автогонщики, скалолазы, аквалангисты и бобслеисты – что они испытывали в решающий момент? Спрашивать о таком бессмысленно. Одно было ясно: для типичного военного летчика, обладающего самолюбием героя, пышущего грубым животным здоровьем, бесконечно уверенного в своей нужной вещи и жаждущего славы, – то есть для человека вроде Алана Шепарда, – находиться там, где он находился сейчас, было призванием, священным Beruf.[9] Здесь он был дома – на высших уровнях нужной вещи.