Битва за Лукоморье. Книга II

Почему же вировники взбрыкнули лишь сейчас? Потому что прежде люди рубили где положено, а сейчас полезли дальше, в запретные места. Но чем дальше от реки, тем больше мороки, а она ведет к издержкам. Тороватый купец на такое пойдет, только если впереди маячит огромный барыш, а корабельная сосна, где ее ни руби, уходит по одной цене. И потому рубят ее как можно ближе к воде, налаживая лесосеки, едва зайдя за заповедную прибрежную полосу. Значит, рубили не сосны. За те же скрипуны знающие люди отвалят если не как за золото, то как за серебро. Правда, не на Руси, где за порядком присматривают сразу Великоград и Китеж. На Руси такой товар сбыть непросто, так что не Чилига искал покупателя, а его нашли – и дали большой заказ на заповедное дерево. Бурбело согласился: дело могло показаться нетрудным, подумаешь, срубить да вывезти сотню-другую стволов. Интересно-интересно…

Богатырь рассуждал, а вечер неторопливо и неотвратимо брал свое. И без того густой лес сливался в сплошную черную стену, только над головой проступали крупные осенние звезды. Притихший Буланко шагал мерно и тяжко, но опавшая листва глушила конскую поступь. Зато послышались голоса, правда, не слишком оживленные. Впереди кто-то лениво, не скрываясь, переговаривался, потом дорогу заступил внушительный детина, без брони, однако с дубинкой.

– Чего надо? – неприветливо, но и невраждебно спросил он.

– Купца ищу, – кусаться Алеша тоже не спешил. – Чилигу Евсеевича по прозвищу Бурбело. Здесь ведь он?

– Точно, – кивнул по-прежнему не выказывавший враждебных намерений детина. – А зачем он тебе?

– На ужин пригласил.

– А… – кажется, Чилига и впрямь был гостеприимен, – тогда давай вдоль обрыва до спуска, а там вниз, на берег. Он у причала.

Больше Алешу не останавливали. Ну едет кто-то, значит, так и надо. Лес отступил, теперь тропа змеилась вдоль высокого прибрежного обрыва. Со стороны опушки на длинном узком лугу тихо паслись невысокие крепконогие лошадки – отдыхали от дневных волокуш с бревнами. Как их, любопытно, отсюда вывозить собираются? Не иначе, к плоту трудяги приучены…

Буланыш покосился на гривастых недомерков, но промолчал: много чести на всяких безмозглых внимание обращать! Самого китежанина больше занимала уходящая от реки свежая разъезженная просека. Стволов по ней явно проволокли немало и – богатырь не поленился нагнуться и посмотреть, – судя по обломкам веток, хвое да коре, точно, корабельную сосну. Просека уклонялась вправо, а Бакаутовая пуща хоть и была неподалеку, да левее. Значит, вырубка законная и скрывать здесь нечего, вот и не берегутся, даже гостей приглашают. Он сейчас не более, чем гость, а дальше поглядим…

Тропа пошла под уклон, уперлась в разбитый спуск к берегу, где и располагался лагерь. Костры, не так чтобы многочисленные, горели дальше, почти у самой воды, там же темнели большие шалаши, красовались старательно сложенные бревна, притащенные с лесосек, да чернел на серебряной ввечеру реке сбиваемый из них плот. Оно и понятно, лес справляют водой до Кметь-реки и дальше, либо к Синему морю, либо к Новеграду, причем не первый год, вот и обустроились. Слева от Алеши как раз тянулась свежая вырубка – деревьев тут повалили немало, и точно – корабельную сосну. Бакаутовая пуща хоть и была неподалеку, на берегу, заповедные деревья не росли, значит, вырубка законная и скрывать здесь нечего. Вировники вполне могли пожаловать именно сюда – это место ближе к пуще, чем застава, – тут с ними и разругались.

Богатырь еще раз окинул взглядом рассеченный спуском обрыв и предпочел спешиться. Там, внизу, случись что, можно и в реку прыгнуть, а вот коня на подъеме подбить очень даже можно, да и в колеях запросто мог затаиться острый обломанный сук.

– Жди у обрыва, – велел богатырь, – чужих не подпускай, ко мне без зова соваться не смей. Если что, дуй к заставе.

«Лады, – фыркнул конь. – Люди. Дым. Тихо».

– С меня громкого хватит, – Алеша сунул другу честно заслуженный леденец и спокойно, с достоинством – как-никак приглашен самим Чилигой Евсеевичем – пошел по узкой, явно не предназначенной для конских копыт тропке, петлявшей вдоль волока вниз.

* * *

На берегу Охотника для порядка окликнули и тут же без возражений провели к одному из костров, у которого и обнаружился Бурбело, что-то втолковывавший паре рослых удальцов, по виду – помощников. При виде Алеши он им что-то быстро сказал, и удальцы немедленно убрались, не дав себя разглядеть, а сам купец величаво поднялся и распростер объятия.

– Вечер добрый, – пропел он, – какими судьбами? Хлебом-солью не побрезгуешь? Что творится-деется, не расскажешь?

– Не побрезгую, – заверил богатырь, усаживаясь спиной к обрыву и лицом к реке, на которой раскачивалась пара стругов[19]. – Не ожидал тебя застать. Стоян говорил, ты в Светлые Ручьи поехал.

– Хотел, – развел руками купец, – за ворота выехал, а там ты – с железным страхолюдом воюешь! Ну и лих же ты, Охотник, сказал бы кто, не поверил! Носился вокруг эдакой туши, как, уж прости, гончак вокруг медведя. Не боязно было?