Битва за Лукоморье. Книга II

Ой ты путь-дороженька беспокойная,
Ты куда зовешь, птица вольная?
Ты чего сулишь…

«Кобыла! – внезапно доложил Буланыш, выдергивая Алешу из воспоминаний. – Сюда бежит, к нам… Боится».

– Одна?

«Всадника нет… Никого нет. Близко уже».

– Ждем.

Крупная гнедая вылетела из-за ближайшего бугра и очертя голову рванула к пламенеющей неподалеку буро-золотой роще, но разглядеть пустое седло и болтающиеся поводья Алеша успел.

– Догоняем!

Пусть и хорошая, но обычная лошадь богатырскому коню не соперница, так что догнали вмиг. Китежанин перехватил поводья, вынуждая разогнавшуюся беглянку сбавить ход и остановиться. Бедняга дрожала крупной дрожью, тяжело поводя взмокшими боками; всадника – а всадник был, иначе б поводья так не болтались – она где-то потеряла. Конечно, он мог соскочить, не чая справиться с понесшей лошадью, или слететь со свечки или «козла», но Охотник не сомневался: то, что вынудило гнедую мчаться, не разбирая дороги, седока живым отпустило вряд ли. И не важно, что ни на чепраке, ни на самой кобыле крови не видно, не всякая смерть оставляет следы.

«Недобрым пахнет, – поделился своим опасением и Буланыш. – Плохо».

– Как плохо, не скажешь?

«Страшно. Ей страшно. Звери».

– Не худы?

«Звери. Лютые».

Это по осени-то, когда и детеныши подросли, и еды завались? У зубров гон уже кончается, если не кончился. Одинокий лось – это тебе не «звери»… Алеша потрепал устало опустившую голову кобылу по шее и вгляделся в потемневший от конского пота чепрак. Добротный, не слишком новый и… со знаком заставной дружины. Выцветшим, но несомненным, так что кобыла получалась тригорской. И выскочила именно сюда она не просто так, а потому что рвалась домой, в спасительную конюшню.

– Ну и кого ты, подруга, везла?

Подруга вздохнула и еще ниже опустила голову, роняя на траву хлопья розоватой пены. Поводить бы, только не до того. Пусть скачет на заставу, заодно оповестит дружинников о случившейся беде.

– Буланыш, ничего не чуешь?

«Ветер не тот».

– Да понимаю я, а вдруг… Ладно, давай-ка к роще.

«Поспешать?»

– Поспешай, но с оглядкой!

Горемычную гнедуху Алеша отпустил, ослабив ей подпругу, но больше не мешкал. Рощицу обогнули быстрой походной рысью, проскочили неширокий, заросший увядшей медвянкой лужок, перемахнули пологую балку, и тут задувший наконец в лицо ветер донес отзвук не то клича, не то песни. Вроде той, что тянут перед боем степняки. Эти запросто могли снять всадника стрелой, только откуда бы им здесь взяться? Великая Степь далеко. Разбойники?..

– Буланыш, теперь чуешь?

«Они и есть. Звери. И люди».

– Повернуть не хочешь?

«Убивать хочу».

– Ишь какой! Поглядим, может, и убьешь.

Дальше пробирались с удвоенной осторожностью. Буланко близкой опасности не чуял, но куда идти, теперь знал точно, да и ветер раз за разом приносил все более отчетливые звуки, которые больше не казались песней. Еще в богатырские времена довелось Алеше послушать, как воют захваченные охотничьей страстью волколаки, и сейчас он узнал, не мог не узнать… Так вот от кого в таком ужасе уносила ноги гнедая! По всему выходило, что выли на другом конце очередной рощи, достаточно густой, чтобы до поры в ней схорониться.

– Буланыш, надо поглядеть. Сперва только поглядеть.

«Как скажешь».

Если от тварей ушла обычная лошадь, богатырский конь и подавно уйдет, но незнамо как объявившуюся здесь нечисть нужно хотя бы сосчитать. Был бы чаробой, можно было б и словечком-другим перекинуться, а так как бы и впрямь стрелу не словить. Выходит, мурин был волколачьим? Если нет, то в здешних краях нечисти в этом году – словно медом намазали… или кровью?

– Сколько их, не разберешь?

«Не понять пока. Разные они…»

В способности Буланко пробраться сквозь сухие заросли, не хрустнув и веткой, Охотник не верил. Пришлось спешиться и, пригнувшись, двинуться вперед самому. Осторожно ступая, почти скользя, Алеша прошел несколько шагов и чуть раздвинул колючие упругие ветки. Открывшаяся картина была, мягко говоря, невеселой.

Роща выводила в пологую лощину, за которой начиналась невысокая каменистая гряда с отвесными стенами. Вершину ближайшего холма, упиравшегося дальним краем в крутую скалу, украшали грязно-белые, изглоданные непогодой глыбы. У подножия среди валунов вперемешку валялись человечьи тела в легких доспехах и конские туши. Вглядевшись, китежанин узнал все те же синие, обшитые красным чепраки. Кони были с заставы и погибшие, надо думать, оттуда же. Хотя нет, не все! Среди тел ратников Алеша разглядел кого-то в грязной овчине, да и на склоне, чуть выше места побоища, валялась парочка таких же грязнуль. Живые тоже имелись, да такие, что у Охотника рука сама к мечу потянулась.