На улице было тепло и влажно после дождя. Когда они свернули на Бульварное кольцо, Саша отпустил машину. Дальше они решили до дома пойти пешком. Благо до Котельнической неторопливым шагом всего-то минут двадцать ходу.
Обнявшись, они шли по вечерним бульварам и, казалось, не замечали никого. Ни влюбленных парочек, ни пьяных москвичей и гостей столицы, ни проносившихся мимо автомобилей.
- Саш, так странно, - говорила Оля, - мне даже не обидно. Я с детства думала - музыка для меня главное. И все вокруг говорили: занимайся, девочка, играй... И вдруг как молния ударила. И перевернулось все.
Он прижал ее к себе покрепче и легонько коснулся губами ее виска:
- Оль, да ну, - у него с консерваторией и музыкой были связаны свои, гораздо более приятные воспоминания. - Если б ты не играла на скрипке, мы бы с тобой, может, и не познакомились. Ты вспомни, вспомни.
- Ой, точно ведь! - обрадовалась Оля, будто впервые подумала об этом странном совпадении.
- Ну вот! - поддакнул Саша. - А то, что этот пидор сказал, это от зла. Мне б не дали, я б тоже что-нибудь такое брякнул.
Оля остановилась и пристально посмотрела Саше в глаза.
- Нет, Белов, ты бы так не сказал... Ты бы, скорее... Как дал мне! - И Оля кулачком стукнула в челюсть невидимого противника.
- У! Врезал бы! - Саша повторил ее жест. - Да я бы убил вааще!
- Вот поэтому я за тебя замуж вышла, - очень серьезно сказала Оля.
Саша рассмеялся:
- За то, что побил бы, да?
- Нет, мне просто нравится, как ты проблемы решаешь.
- А то, что мы из разных измерений, ничего? Оля снова замедлила шаги и пристально вгляделась в лицо мужа. Нет, он ничуть не изменился. Он был точно таким, как вчера, как позавчера. Точно - колючий ежик. Который все и всегда перевернет по-своему, не считаясь ни с чем и ни с кем. Даже с ней. Но теперь она знала наверняка: она будет любить его таким, какой он есть.
Саша, похоже, идеально почувствовал ее настроение, и ему захотелось сделать для нее что-то необыкновенное. Луну, что ли, с неба достать?
Они стояли на мосту и смотрели друг на друга. Будто в первый раз. Полная луна отражалась в черной воде Яузы, а на той стороне светился окнами их общий дом.
- Смотри! - Саша осторожно освободил свою руку и одним махом вскочил на перила моста.
- Сань, ты что, дурак, что ли? - в ужасе выдохнула Оля.
Перила были мокрые и скользкие. А уж узкие - шириной в Олино запястье!
- Тихо-тихо. Все нормально, - успокоил ее Саша, раскинув руки и балансируя над бездной.
Поймав равновесие, Саша медленно, как канатоходец, двинулся по перилам вперед. Снизу, из черноты, доносился размеренный плеск воды.
Оля прижала руки к груди и столь же медленно, как и Саша, двигалась вслед за ним:
- Саша, не надо! Они мокрые...
Саша лишь бросил на нее озорной взгляд, продолжая идти дальше. Пройдя несколько метров, он остановился и, не без труда удерживая равновесие, повернулся к жене:
- Вот это мне нравится. Понимаешь?
- Понимаю. Только слезь, а? - умоляюще протянула к нему руки Оля.
В последний раз оглянувшись на воду, Саша спрыгнул на мостовую.
- Господи, ну и чучел ты... - Она обняла его, словно после долгой разлуки.
- Оль, ну ты что? - провел ладонью по ее влажным волосам Саша.
- Знаешь, я сейчас на тебя смотрела и вспомнила. У меня в детстве подружка ночевала, я ночью просыпаюсь, а она в одной рубашке стоит в окне на самом краю. Спиной, глаза закрыты, и раскачивается... Мне иногда кажется, что я, как лунатичка, иду за тобой с закрытыми глазами... И боюсь, если открою - упаду.
- Не бойся, маленькая. Я не дам тебе упасть, я рядышком буду...
* * *
Каверин был пьян, что называется, в задницу. Пить он начал сразу, через двадцать метров от Управления, в ближайшей забегаловке. По дороге домой он перехватил по сто грамм еще в паре мест. Но, понимая, что коктейль из злобы и алкоголя может сыграть с ним дрянную шутку, собрал остатки воли в кулак и - через гастроном, естественно, - отправился домой, к Светке. Пусть и стерва, но все же жена. Родная.
Ученая Светка, увидев его в таком всклокоченном виде и с горючим, ни слова не говоря, стала готовить закусь. Посолиднее. Из стратегических запасов.
Глотая водку стаканами, Каверин вспоминал о закуске, только когда Светка буквально вкладывала ему кусок в рот. В остальное время он рычал и матерился, разбрасывая по столу бумаги из красной папки, которыми прежде так дорожил.
Наконец, найдя какую-то бледную ксерокопию, он издал особенно воинственный вопль.
С ксеры, уже почти выцветшей, на него смотрел Белов. Собственной персоной. Сволочь! Это был один из тысяч экземпляров, которые еще два года назад висели на каждом столбе и призывали найти и обезвредить опасного преступника. Найти и обезвредить! Тогда его можно было задушить собственными руками!
Поздно! Поздно...
Схватив вилку, Каверин пригвоздил рожу Белова к капустному кочану, который Светка оставила на подоконнике. Замороженным взглядом он был готов просверлить дырки в портрете. А лучше - в голове Белова.