Битва за рай

Корри, я сейчас в офисе секретариата ярмарки. Что-то происходит. Люди говорят, что это военные манёвры, но я всё равно это отправлю, а потом, вернувшись домой, разорву в клочья, чтобы никто не узнал, каким дураком я был. Но, Корри, если ты это получишь, беги в буш. Будь как можно осторожнее. И не выходи оттуда, пока не убедишься, что это безопасно. Я тебя очень люблю. Папа.

Последние двадцать слов были жирно подчёркнуты, от слова «буш» и до конца.

Мы мгновение-другое смотрели друг на друга, потом внезапно обнялись. Мы немного поплакали, а после выбежали наружу, чтобы показать сообщение остальным.

Должно быть, в тот день я выплакала все свои слёзы, потому что больше уже ни разу не плакала.

Выйдя из дома Маккензи, мы стали продвигаться с большой осторожностью. Впервые мы вели себя как в военное время, точно солдаты или партизаны.

— Раньше я всегда смеялась над предосторожностями папы, — сказала Корри. — И над тем, что он постоянно носит с собой компас и спиртовой уровень. Но у него был девиз: «Время, потраченное на разведку, потрачено не зря». Может, и нам стоит ему следовать.

У нас теперь был ещё один велосипед, велосипед Корри, так что мы двигались так, чтобы, как нам казалось, сохранять равновесие между скоростью и безопасностью. Мы наметили для себя ориентиры — первым стала Христова церковь, — и первая пара, Робин и Ли, должна была доехать до неё и там остановиться. Если там ничего опасного, они должны были поднять чайное полотенце над дорогой, в двухстах метрах перед церковью. Следующая пара должна очутиться там через пять минут после Робин и Ли, а последняя тройка — ещё через пять минут. Мы решили соблюдать полное молчание, а собачку Флип оставили в доме Маккензи. От страха мы научились думать.

В результате путешествие к дому Робин прошло без приключений. Мы двигались медленно, но без происшествий. Мы нашли дом Робин в таком же состоянии, как и остальные дома, — пустым, дурнопахнущим и уже затянутым паутиной. Это заставило меня задуматься о том, как быстро могут развалиться дома, если в них не будет людей, чтобы за всем присматривать. Но дома ведь всегда казались такими крепкими, такими неизменными. Мама часто цитировала какое-то стихотворение: «Взгляни на труды мои, огромные и бесполезные». Ничего другого я не запомнила, но лишь теперь впервые начала понимать смысл этих строк.

Было половина второго ночи. Мы поднялись на холм за домом Робин и стали смотреть на Виррави. И вдруг я почувствовала себя ужасно уставшей. Город был погружен во тьму, ни один фонарь на улицах не горел. Но, должно быть, где-то всё же имелось электричество, потому что на выставочной площади горели яркие огни — прожекторы, которыми освещалась беговая дорожка, — и ещё пара зданий в центре города также была освещена.

Мы сидели на склоне и тихонько обсуждали свои дальнейшие действия. Ясно, что мы должны попробовать добраться до домов Фай и Ли. Не потому, что мы ожидали кого-то там найти, а просто потому, что пятеро из нас видели свои дома, видели их пустоту, получив шанс всё осознать, поэтому вполне справедливо, что и у оставшихся двоих имелось такое же право.

С территории ярмарки медленно выехал какой-то грузовик и направился к одному из освещённых зданий, думаю, на Баркер-стрит. Мы замолчали, наблюдая за ним. Это был первый признак человеческой жизни, который мы увидели после появления самолётов.

А потом Гомер сделал предложение, которое никому не понравилось:

   — Мне кажется, нам следует разделиться.

Все шёпотом выразили протест, если это можно так назвать.

   — Нам нужно уйти от города до рассвета, — продолжил Гомер. — Как можно дальше от города. А времени у нас мало. Но пробираться по улицам нелегко, быстро это сделать не получится. Мы уже устали, и одно это нас задержит, не говоря уж о том, что мы должны быть предельно осторожны. А два человека могут двигаться незаметнее, чем семеро. И наконец, по правде говоря, если там есть какие-то солдаты и кто-то попадётся... ну, опять же, лучше двое, чем все сразу. Да, мне неприятно об этом говорить, но если на свободе пятеро, а заперты где-то двое, то это всё же лучше, чем семеро под замком и никого на свободе. Вы все знаете, что считать я умею.

Пока Гомер говорил, мы сидели, закрыв рот. Мы понимали, что он прав — ну, может быть, не в части математического дара...

   — И что ты предлагаешь? — спросил Кевин.